Надежда смертника

Он потрогал мои носки, точно прицениваясь, сколько они могут стоить. Только сейчас я понял, что на мне нет ботинок.

– Щё вернусь, верхний.

Он подпрыгнул, ухватился за люк, подтянулся и исчез.

Я снова съежился в углу. Кто он такой? Почему мучает меня? Он забрал у меня половину одежды. Неужели заберет и остальное? Что тогда? Я постарался отогнать страх перед неизвестным. На спине выступила испарина.

Я скрестил ноги, подавляя желание помочиться. Скорей бы вернулся этот нижний.

Время шло. Я старался сидеть неподвижно, чтобы не потревожить рану на груди и ободранные кисти. Интересно, что раньше было в этом здании? Лифт отделан латунью. Полуистлевшее покрытие пола, похоже, раньше было роскошным ковром.

Мне стало тревожно, и я начал громко звать на помощь, пока не охрип. Никто не ответил.

Я стискивал ноги, надеясь, что Пуук все-таки вернется раньше, чем я намочу штаны. Это было бы непереносимое унижение.

Становилось все темнее. Я слышал, что оставаться ночью на улице очень опасно. А если он не вернется? Я поежился, несмотря на жару. Совершенно беспомощный, руки связаны за спиной – без Пуука я умру от голода или от жажды. Кабина лифта станет мне гробом. Отец так и не узнает, что со мной случилось. Я с тоской вспоминал свою комнату в нашем коттедже. Что-то скрипнуло.

– Пуук? – стало уже слишком темно, чтобы разглядеть. – Мид?

Молчание.

Я забеспокоился, потом обезумел от страха. Если я останусь здесь один на всю ночь – связанный, покинутый, точно рехнусь до утра.

– ПУУК! – заорал я во все горло.

Сначала полное молчание. Потом снова скрип.

Я ждал, когда появится мальчишка, напряженно вслушивался, пытаясь услышать хоть какой-то слабый звук. Что это было: ветер? Чьи-то голоса? Или все это мне послышалось?

Я вспомнил жутких, отвратительных дикарей, которые гнались за мной.

А вдруг наверху не Пуук, а кто-то другой? Мысленно передо мной пронеслись картины мучений.

Стараясь теперь вести себя как можно тише, я съежился в углу. И ждал.

Что-то разбудило меня. – Я поморгал глазами, но ничего не увидел.

Раздался какой-то звук, потом замигал огонек.

– Пуук? – шепотом спросил я.

– Йо! – Он приземлился у моих ног. Я задрожал от страха и пронзительно вскрикнул.

– Чё, напугал тя, верхний?

Я кивнул. Слишком я испугался, чтобы притворяться.

Он хохотнул.

– Консерву принес.

Мальчишка вынул из мешка две консервные банки.

– Куча мзды. Никто Пуука не надул.

Он поставил на пол перм-батарейку «Вальдес» с прикрепленной к ней лампочкой, сдернул крышку с консервной банки и что-то подцепил грязной ложкой. – Открой рот, я кормлю.

– Развяжи меня, пожалуйста, – я пошевелил руками.

– Не, – он пихнул банку мне в лицо.

– Я не могу так есть!

– Давай.

– И потом, мне нужно в туалет, – выдавил я из себя и покраснел.

– Чё? – Он взглянул на меня пустыми глазами.

– Туалет, – повторил я. – И побыстрее.

Он пожал плечами:

– Не знаю.

И снова протянул ложку с какой-то тушенкой. Мой рот наполнился слюной, но я покачал головой.

– Пуук, пожалуйста, отведи меня. – Я уже едва терпел.

Мальчишка долго разглядывал меня, потом сообразил:

– Ссать?

Я кивнул. Он помог мне подняться.

– Давай в угол.

– Это омерзительно.

– Не. Не выпущу.

– У меня так порезана грудь, что я едва хожу! Ты забрал мои ботинки, и у тебя нож. Как я сбегу?

Он вздохнул и поставил банку на пол.

– Больно много с тобой хлопот. Щас.

Он схватил лампочку и полез в люк.

– Не бросай меня в темноте!

Ноль внимания.

К этому времени уже наступила ночь, и в лифте стало совершенно темно. От страха я громко и часто дышал в ожидании, когда снова раздадутся его шаги.

– Пуук? – Я сжал зубы. Всегда плохо переносил темноту.

Здание заскрипело.

– Это ты?

Я со всех сил стиснул ноги, едва сдерживаясь. Мне нужен свет. Нужно попросить его…

Лифт дернулся. Что-то пролетело в нескольких сантиметрах от моего лица, и раздался грохот.

Пронзительно закричав, я налетел на стенку, потянув за веревку, которая впилась в мои распухшие кисти.

– Господи, Господи, прошу тебя, хоть кто-нибудь, не-е-ет! – Я едва узнал свой голос.

Послышалось гоготанье. Появился свет.

Пуук привалился к стене, едва держась на ногах от смеха.

– Попался, верхний! – Он показывал пальцем на мои брюки, покатываясь от смеха.

Я поглядел на мокрые брюки и от стыда готов был умереть на месте.

– Я-то волок подставку, чтоб помочь те выбраться отсюда, а зря!

Ухмыляясь во весь рот, он пошарил над люком и спустил ведро.

Я заплакал.

Он снова засмеялся.

– Сосунок-верхний.

Перевернул ведро и уселся на него.

– Будешь знать, как орать на Пуука.

Я скорчился в углу. Слезы и сопли текли по щекам. Вытереть их я не мог. Господи, лучше мне умереть!

– Ладно, ладно, верхний. Ничё. Просто напугался. – Голос его смягчился. – Садись.

Он пододвинул ко мне перевернутое ведро.

– Не нужно. Я…

Он заставил меня сесть. Ноги у меня щипало. Меня затошнило от резкого запаха, поднимающегося от брюк.

– Ешь. Будет лучше.

Я старался подавить рыдания.

– Развяжи меня на минутку. Пожалуйста!

– Не. – Он похлопал меня по плечу, – Принес те консерву. Ешь.

Он поднес мне ложку ко рту.