Надежды маленький оркестрик

Затихнет шрапнель, и начнется апрель.
На прежний пиджак поменяю шинель.
Вернутся полки из похода.
Хорошая нынче погода.

Хоть сабля сечет, да и кровь все течет —

брехня, что у смерти есть точный расчет,
что где-то я в поле остался…
Назначь мне свиданье, Настасья.

Все можно пройти, и все можно снести,

а если погибнуть – надежду спасти,
а выжить – как снова родиться…
Да было б куда воротиться.

В назначенный час проиграет трубач,

что есть нам удача средь всех неудач,
что все мы еще молодые,
и крылья у нас золотые.

«Он, наконец, явился в дом…»

Он, наконец, явился в дом,
где она сто лет вздыхала о нем,
куда он сам сто лет спешил:
ведь она так решила и он решил.

Клянусь, что это любовь была.

Посмотри – ведь это ее дела.
Но, знаешь, хоть Бога к себе призови,
все равно ничего не понять в любви.

И поздний дождь в окно стучал,

и она молчала, и он молчал,
и он повернулся, чтобы уйти,
и она не припала к его груди.

Я клянусь, что и это любовь была.

Посмотри – ведь это ее дела.
Но, знаешь, хоть Бога к себе призови,
все равно ничего не понять в любви.

«Нацеленный глаз одинокого лося…»

Нацеленный глаз одинокого лося.
Рога в серебре, и копыта в росе.
А красный автобус вдоль черного леса,
как заяц, по белому лупит шоссе.

Шофер молодую кондукторшу любит.

Ах, только б автобус дошел невредим…
Горбатых снопов золотые верблюды
упрямо и долго шагают за ним.

Шагают столбы по-медвежьи, враскачку,

друг друга ведут, как коней, в поводах,
и птичка какая-то, словно циркачка,
шикарно качается на проводах.

А лес раскрывает навстречу ворота,

и ветки ладонями бьют по лицу.
Кондукторша ахает на поворотах:
ах, ей непривычно с мужчиной в лесу!

Сигнал повисает далекий-далекий.

И смотрят прохожие из-под руки:
там красный автобус на белой дороге,
у черного леса, у синей реки.

Божественное

Когда с фронтона Большого театра,
подковами бронзовыми звеня,
стремительно скатывается квадрига
и мчится в сумерках на меня,
я вижу бег ее напряженный,
она – уже рядом, невдалеке,
там – белокурый Бог обнаженный,
вьюгой февральскою обожженный,
с поводом ненадежным в руке
изгибается на передке.

Стужей февраль пропах и бензином.

Квадрига все ускоряет бег
по магазинам, по магазинам
мимо троллейбусов, через снег,
чтобы под дикий трезвон уздечки
прочно припасть на все времена
к розовым россыпям сытной гречки,
к материкам золотого пшена,
чтоб со сноровкою самой будничной
и с прилежанием на челе
меж пьедесталом своим и булочной
в уличной кружить толчее…

С Духом Святым и Отцом и Сыном

по магазинам… по магазинам…

Храмули