Надежды маленький оркестрик

Александру Сергеичу хорошо!
Ему прекрасно!
Гудит мельничное колесо,
боль угасла,

баба щурится из избы,

в небе – жаворонки,
только десять минут езды
до ближней ярмарки.

У него ремесло первый сорт

и перо остро.
Он губаст и учен как черт,
и все ему просто:

жил в Одессе, бывал в Крыму,

ездил в карете,
деньги в долг давали ему
до самой смерти.

Очень вежливы и тихи,

делами замученные,
жандармы его стихи
на память заучивали!

Даже царь приглашал его в дом,

желая при этом
потрепаться о том о сем
с таким поэтом.

Он красивых женщин любил

любовью не чинной,
и даже убит он был
красивым мужчиной.

Он умел бумагу марать

под треск свечки!
Ему было за что умирать
у Черной речки.

Житель Хевсуретии и белый корабль

Агафон Ардезиани, где ж твоя чоха?
Пьешь кефир в кафе, и кофе пьешь, и вновь – работа…
А затея на бумаге, как строка стиха,
так строга и так тиха под каплями пота.

Ты корабль рисуешь белый, грубый человек!

Ты проводишь кистью белой по бумаге белой.
Час проходит, как мгновенье, два мгновенья – век,
каждый взмах руки и кисти стоит жизни целой.

Горец бредит кораблями: руки – в якорях.

Тянет тиною от пашен, песен и подушек.
Ходит в булочниках лекарь, пекарь – в токарях.
Сто дорог с собою кличут – одна из них душит.

Белый-белый, как береза, борт у корабля.

Белый, как перо у чайки. Он воды коснется…
Чей-то сын веселый утром встанет у руля:
«Ты прощай, земля!..» – и рыба под водой проснется.

Сядет твой отец убитый в тот корабль живой.

Капитан команду вскрикнет. И на утре раннем
побегут барашки белые над самой головой
вслед надеждам, вслед тревогам, вслед воспоминаньям.

«Мой город засыпает. А мне-то что с того?..»

Мой город засыпает. А мне-то что с того?
Я был его ребенком, я нянькой был его,
я был его рабочим, его солдатом был…
Он слишком удивленно всегда меня любил.
Он слишком отчужденно мне руку подавал,
по будням меня помнил, а в праздник забывал.

И если я погибну, и если я умру,

проснется ли мой город с печалью поутру?
Пошлет ли на кладбище перед заходом дня
своих счастливых женщин оплакивать меня?

…Но с каждым днем все чище, все злей его люблю

и из своей любови богов своих леплю.
Мне ничего не надо, и сожалений нет:
со мной моя гитара и пачка сигарет.

«Вселенский опыт говорит…»

Б. Слуцкому

Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.

Март великодушный