Надежды маленький оркестрик

Срываю красные цветы.
Они стоят на красных ножках.
Они звенят, как сабли в ножнах,
и пропадают, как следы…

О эти красные цветы!

Я от земли их отрываю.
Они как красные трамваи
среди полдневной суеты.

Тесны их задние площадки —

там две пчелы, как две пилы,
жужжат, добры и беспощадны,
забившись в темные углы.

Две женщины на тонких лапках.

У них кошелки в свежих латках,
но взгляды слишком старомодны,
и жесты слишком благородны,
и помыслы их так чисты!..

О эти красные цветы!

Их стебель почему-то колет.
Они, как красные быки, идут толпою к водопою,
у каждого над головою рога сомкнулись, как венки…

Они прекрасны, как полки,

остры их красные штыки,
портянки выстираны к бою.

У командира в кулаке – цветок на красном стебельке…

Он машет им перед собою.
Качается цветок в руке, как память о живом быке,
как память о самом цветке,
как памятник поре походной,
как монумент пчеле безродной,
той благородной,
старомодной,
летать привыкшей налегке…

Срываю красные цветы.

Они еще покуда живы.
Движения мои учтивы,
решения неторопливы,
и помыслы мои чисты…

Оловянный солдатик моего сына

Игорю

Земля гудит под соловьями,
под майским нежится дождем,
а вот солдатик оловянный
на вечный подвиг осужден.

Его, наверно, грустный мастер

пустил по свету невзлюбя.
Спроси солдатика: «Ты счастлив?»
И он прицелится в тебя.

И в смене праздников и буден,

в нестройном шествии веков
смеются люди, плачут люди,
а он всё ждет своих врагов.

Он ждет упрямо и пристрастно,

когда накинутся трубя…
Спроси его: «Тебе не страшно?»
И он прицелится в тебя.

Живет солдатик оловянный

предвестником больших разлук
и автоматик окаянный
боится выпустить из рук.

Живет защитник мой, невольно

сигнал к сраженью торопя.
Спроси его: «Тебе не больно?»
И он прицелится в тебя.

Дорожная фантазия