Надгробные речи. Монодии

С топосом призыва к подражанию связан топос утешения, который ему либо предшествует, либо из него вытекает (см.: Фукидид. История. 11.44—45; Платон. Менексен. 247c—248d; Гиперид. Надгробная речь. 41—43). Слова утешения обращены оратором к родственникам погибших: он призывает их мужественно переносить несчастье и быть достойными славы своих отцов, сыновей или братьев. Основа этого топоса — философское рассуждение о скоротечности жизни и о том, что истинное благо заключается в доблести и славе среди потомков. Погибших следует считать счастливыми, ибо они «окончили жизнь в борьбе за величайшие и лучшие блага, <...> не ожидая естественной смерти, но выбрав себе самую лучшую» (Лисий. Надгробное слово в честь афинян, павших при защите Коринфа. 79). В связи с этим мужчинам дается совет во всём равняться на погибших, а женщинам — не забывать о своей женской природе, то есть о священной роли материнства и ее пользе для общества. Затем, погибшие счастливы еще и потому, что им больше неведомы физические и душевные страдания. Наконец, «они сидят рядом с подземными богами и на Островах блаженных пользуются почетом, одинаковым с доблестными мужами предшествующих времен» (Демосфен. Надгробная речь. 34). Важный для топоса утешения мотив — тезис о том, что чрезмерная скорбь и страдания по умершим не доставили бы им радости, ибо тогда их самопожертвование утратило бы всякий смысл. В этом отношении показательна утешительная речь платоновского Сократа, построенная на известном философском принципе «ничего сверх меры»: не следует ничему чрезмерно радоваться и ни о чем слишком печалиться, ибо в этом состоит залог мудрой и разумной жизни (см.: Менексен. 248a). После слов утешения обычно следует завершающий церемонию призыв коротко оплакать покойников (см.: Демосфен. Надгробная речь. 37; Фукидид. История. II.46.2; Платон. Менексен. 249c). Надгробной речи Лисия свойственен в заключении особый пафос:

Они окончили жизнь, как подобает окончить ее хорошим людям, — отечеству воздав за свое воспитание, а воспитателям оставив печаль. Поэтому живые должны томиться тоской по ним, оплакивать себя и сожалеть об участи их родных в течение остальной их жизни. В самом деле, какая радость им остается, когда они хоронят таких мужей, которые, ставя всё ниже доблести, себя лишили жизни, жен сделали вдовами, детей своих оставили сиротами, братьев, отцов, матерей покинули одинокими? <...>. Да, какое горе может быть сильнее, чем похоронить детей, которых ты родил и воспитал, и на старости лет остаться немощным, лишившись всяких надежд, без друзей, без средств, возбуждать жалость в тех, которые прежде считали тебя счастливым, желать смерти больше, чем жизни? Чем лучше они были, тем больше печаль у оставшихся.

Надгробное слово в честь афинян, павших при защите Коринфа. 70-73

Такой пафос, в целом для надгробных речей нехарактерный, скорее всего, объясняется влиянием личности заказчика и других неизвестных нам обстоятельств написания речи. Еще один типичный для топоса утешения мотив — призыв к постоянной заботе, всеобщему вниманию и глубокому почтению со стороны граждан города по отношению к родителям (детям) погибших. Этим замечанием мы и завершим обзор эпитафия классической эпохи.

До нашего времени дошло также несколько надгробных речей, адресованных частным лицам. Все они, однако, являются памятниками позднего греческого красноречия и относятся к римской эпохе. Более того, от периода с IV в. до н. э. до IV в. н. э. их дошло всего три. Одна из этих речей — «Меланком» («??????????») — принадлежит древнегреческому оратору, мыслителю и моралисту I в. н. э. Диону Хрисостому и посвящена кулачному бойцу[928]. Две другие написаны оратором II в. н. э., крупнейшим представителем Второй софистики Элием Аристидом. «Надгробная речь Александру» («??? ????????? ?????????») составлена Аристидом на смерть его учителя Александра — выдающегося грамматика эпохи Антонинов, воспитателя Марка Аврелия и Луция Вера. «Надгробная речь Этеонею» («??? ??????? ??????????») посвящена талантливому ученику самого Аристида.