Надгробные речи. Монодии

В «Надгробной речи Александру» похвала строится на основе ряда взаимосвязанных топосов (см.: 6—29). Сначала Аристид говорит о времени ученичества Александра. Сравнивая его с другими, автор подчеркивает его удивительную восприимчивость к любым знаниям, глубокое постижение всяческих наук, первенство в ораторском искусстве и риторике; затем переходит к педагогическим заслугам Александра, приводя примеры его щедрого и бескорыстного отношения к ученикам, поддержки, которую тот оказывал нуждающимся, почтения к нему со стороны собратьев по ремеслу. Далее Аристид рассматривает общественную и государственную деятельность Александра, отдельно касаясь его службы в императорском дворце в качестве воспитателя наследников — Марка Аврелия и Луция Вера. При этом говорится о неизменной скромности, доброте и человеколюбии Александра, о множестве благодеяний, оказанных им бессчетному количеству людей, а также перечисляются его заслуги перед родным городом Котиэем. Наконец, Аристид обращается к наиболее значимой и важной части похвалы — теме достижений Александра как исследователя, комментатора и издателя текстов древнейших греческих авторов. Слава, принесенная им родине, сравнивается со славой, которой жители Смирны обязаны Гомеру, паросцы — Архилоху, беотийцы — Гесиоду, кеосцы — Симониду, фиванцы — Пиндару, уроженцы Митилены — Алкею и Сапфо (см.: 24). «В самом деле, это великая честь и для города, и для народа, — говорит в заключение Аристид, — дать миру мужа, единственного в своем роде и первого во всём» (20). Благодаря научной и просветительской деятельности Александра его город стал «будто метрополией древней Эллады» (21), а сам он явился для эллинов как бы «основателем колонии» (22) — стольких своих последователей по всему миру он воспитал. Что же касается похвалы внешности, то здесь Аристид упоминает лишь о том, что «еще никто не имел в пору глубокой старости такого цветущего и прекрасного вида» (28). По традиции сравнивая Александра с величайшими личностями в истории Греции, в данном случае — с Платоном и Аристотелем, Аристид рисует его взаимоотношения с сильными мира сего в более выгодном свете, поскольку дружба Александра с римскими императорами принесла ему всеобщее уважение и почет, в то время как дружба Платона с Дионисием, а Аристотеля — с Филиппом и Александром Македонскими не сделала счастливым ни того, ни другого.

Значительное расширение топосов похвалы воспитанию, образованию, природным качествам и деяниям умерших в индивидуальных эпитафиях по сравнению с эпитафиями классической эпохи связано с новыми целями и задачами, которые стояли перед оратором. Прежде всего, оратор стремится создать образ уникальной личности, что не свойственно мировоззрению греков классической эпохи. Поэтому восхваляемое лицо у него обычно настолько же превосходит своих сограждан, а нередко и поколения прежде живших людей, насколько воины, прославляемые в классическом эпитафии, полностью вписываются в традиционное, хотя и идеализированное афинское общество. Если же последние и называются «лучшими из граждан», то это воспринимается всеми как закономерный результат общественного устройства и истории Афин, а сами погибшие признаются достойными продолжателями дел предков.

Топос утешения в индивидуальных эпитафиях менее всего подвергся изменению, в то время как призыв к подражанию умершим исчез из них почти полностью. Это связано с тем, что эпитафии классической эпохи помимо своей прямой функции — воздать должное павшим воинам — выполняли еще одну, не менее важную — поднять боевой дух граждан, в большинстве случаев всё еще продолжавших сражаться. Для достижения этой цели использовались различные приемы и топосы: идеализация образа государства, сравнение погибших с героями прошлого, восхваление их заслуг перед отечеством, обещание вечной славы среди потомков и т. п. В завершение следовал призыв к подражанию погибшим, обращенный ко всем присутствующим. В позднейших эпитафиях такого рода дидактизм был излишним. Важнейший элемент, сохранившийся в них от топоса подражания, — это призыв хранить память об умершем и заботиться о его семье. Но если в классическую эпоху эту обязанность, как и расходы по погребению погибших, несло государство и общество, то в дальнейшем, призывая сограждан к заботе о семье покойного, оратор в основном пользовался готовым риторическим штампом. Другой мотив этого топоса, характерный для эпитафиев частным лицам, — это прямое обращение оратора к жене и детям умершего: первой предписывалось брать пример с лучших женщин и мифологических героинь Греции, а последним — во всём подражать отцу.