Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

– Всё-таки, вы, большевики, трусоваты,– ухмыльнулся Плотов, закусывая солёным огурцом.– Всё боитесь обидеть интервентов… Чем больше мы их в расход пустим, тем на планете людям дышать легче будет.

– Позвольте, господа,– возмутился Рында,– я не против того, чтобы считаться американцем, но я никакой не америкос и не пленный. Я свободный человек. Я автор! Я вас обоих придумал или… домыслил. Вы – прототипы определённых и мерзких российских исторических личностей.

– Хоть это и дурак, из местных, хоть и пугало,– заверил Чебалин, – господа анархисты, я его после твоего ухода лично пристрелю.

– Это обязательно надо сделать,– кивнул головой Плотов.– Он россиян оскорбляет и, видишь ты, малина-земляника, очень хочет быть американцем.

– Будет, но только посмертно,– сказал Вильям,– это я ему обещаю. Маузер у меня ещё хорошо бьёт.

– Ну, я вас господа… э-э… товарищи не понимаю,– обиделся Боб.– Я же автор этого замечательного романа, в котором вы действуете… безобразно и безответственно.

– Ладно, сиди, мокрица,– скривил рот Плотов.– Один чёрт, тебе подыхать. Жаль, что есть в России недоноски, готовые предать Родину за пирожок с капустой.

Тут до Рынды окончательно дошло, что дело пахнет керосином и надо выходить из избы, срочно ретироваться. Он настолько был взволнован и даже испуган, что даже не догадался «испариться», на правах… автора.

Роберт Борисович ретиво приподнялся с табурета, но тут же получил хороший удар в лоб. Это постарался лично Павел Иванович Плотов. Сознание писателя поплыло, и он, разумеется, обмяк, навалившись грудью на край стола.

Но он не совсем чётко, но слышал, как Чебалин ему, автору, объяснял, что пока они с Плотовым не допьют самогон и не завершат разговор, он, балбес, желающий числиться в американцах, будет находиться в избе. А потом непрошенному гостю… придётся отправляться на тот свет. Другого решения нет и быть не может.

После этого Чебалин и Плотов выпили ещё по стограммовой гранёной рюмке добротного самогона, и Вильям из старого походного саквояжа, при том ещё и чекистского, вытащил несколько листов пожелтевшей бумаги. На них, прошедших через немецкую пишущую машинку с русским шрифтом под названием «Ундервуд» было чёрным по белому (точнее, по пожелтевшему) напечатано, что в ответ на нападение японцев партизаны Тряпицына подвергли мощному обстрелу нападавших японцев, их консульство и бараки, занятые войсками страны Восходящего Солнца.

Тут же подчёркивалось, что погиб также японский консул Исида и 184 женщины, находившиеся в здании консульства. Деревянный дом сгорел в результате артобстрела. Постарались партизаны. Ничего не скажешь.

У Павла после прочтения документа Чебалиным вслух возник правомерный вопрос. Какого чёрта делали в консульстве почти двести представительниц женского пола? Да ещё в такое очень сложное время… Но получилось по документам так, что злой и жестокий Тряпицын, как считали уже тогда иные «умники», находящийся в окружении криминальных элементов, приказал расстрелять японских военнопленных, белогвардейцев и всех тех жителей Николаевска, которые отказались покинуть город с партизанским отрядом.

За всё такие вот «злодеяния» и расстреляли его, Лебедеву и самых главных и опасных анархистов. На всякий случай, к ним причислили и несколько беспартийных граждан. Впрочем, в России такие фокусы никогда не считались новостью. Всякого рода партии, кланы, сообщества за собственные грехи и ошибки заставляли расплачиваться нормальных и честных людей.

– Что ты на это скажешь, Паша? – Чебалин налил ещё самогона себе и Плотову.– Я знаю, ты будешь со мной спорить. А того не ведаешь, что мне велено при встрече с тобой, лично тебя и твою подругу Юльку Фолину ликвидировать… без суда и следствия.

– Вилька, я знаю, что ты не собираешься, так поступать,– Плотов выпил залпом.– Да нам уж скоро и уходить отсюда. Потерпи. Никто не узнает, что я с тобой встречался. А всё, что здесь, в сей сраной бумажке написано, малина-земляника, сплошная неправда. Ведь я же был в Николаевске в то время. Не просто был, но находился рядом вместе с Яковом Ивановичем и его Ниной. И Юлька с нами была. Мы не просто свидетели…

– Мне известно, что и как происходило… Если бы случилось по-иному, может быть, тебя и твою подругу Фолину… пощадили. А теперь, ты и она разделят участь Тряпицына и Лебедевой. Иначе не получается.

– Правильно, господин чекист, – вяло пробормотал писатель-либерал, – Плотова надо расстрелять. За что они людей… иностранных сгубили? Ну, российских ладно… А тут же иностранцы!

– Заткнись ты, половик американский! – резко ответил автору Вильямин.– Если бы мне партия позволила, то я бы лично этих… заокеанских обезьян командировал туда, куда надо. А так вот втихаря приходиться и вас, чертей… приговаривать.

– Вы должны думать, рассуждать только так, как я решил,– Рында не унимался.– Не до такой же степени допустимо быть дикими!

– Мы ещё поборемся с врагами и с такими вот долбанутыми, как вот этот, пока ещё не расстрелянный автор,– убеждённо сказал Плотов. – Не зря на свете живём.