Напрасно Марина пыталась объяснить что-либо про свой нерегулярный цикл, про «предохранение» – врачиха ничего не слушала и только строчила в карте, не отрываясь. Потом, случайно подняв глаза и увидев, что Марина так и стоит нераздетая, она рявкнула так, что бедная Марина вихрем метнулась за хилую клеенчатую ширмочку, и больше не звука не издала.
Кресло оказалось кошмаром. Марина видела такую штуку впервые в жизни, и долго не могла залезть на нее по скользким холодным приступкам, а когда все же залезла, то не обрадовалась. Кресло было тоже скользким и почему-то липким, из него торчали, как рога, непонятные кривые подставки, лежать было страшно неудобно, ноги съезжали, а внутри все намертво сжалось. Врачиха мыла руки в углу. Руки были красные, в шершавых трещинах, и злые даже на вид. А уж когда она, подойдя, сунула одну руку Марине внутрь...
Впрочем, Марина не успела даже вскрикнуть. Врачиха закричала раньше.
– Вот, это надо же, какая у нас молодежь теперь! Да у тебя ребенок там уж шевелится, а она – задержка! Ни стыда, ни совести! Задержка у них! И ведь еще лапшу мне вешает, циклы-мыклы! Вставай давай, одевайся! И учти, – добавила она уже тише, но зато с какой-то иезуитской злобной радостью. – Никаких абортов на таком сроке даже и не мечтай! И не заикайся. Сделаешь анализы, – она пододвинула к Марине кучку желтоватых коряво исписанных листков, – и через месяц явишься. Свободна.
Ну, в этом-то она как раз ошибалась. Когда Марина, отплакавшись за углом поликлиники, разобрала наконец на этих самых листках складывающиеся из каракулей слова: «Беременность. Срок двадцать одна неделя», она меньше всего на свете ощущала себя свободной. Пойманной – да. Обманутой, причем неизвестно кем – да. Человеком, у которого внезапно кончилась жизнь, а заодно и сдутым воздушным шариком – сколько угодно. Но к свободе все это не имело ни малейшего отношения.
Дальше все было, как в плохом кино. Верная Ленка, охнув от марининых новостей о медицинском диагнозе, побегала-побегала, и через пару дней отвела Марину уже в какой-то платный медицинский центр. Там якобы, по словам какой-то знакомой, делали «поздние аборты», что бы это ни значило.
В этом «Центре Планирования Семьи» с каким-то уютным названием вроде «Светлячка» или «Лапочки», точнее Марина не запомнила, поскольку находилась в каком-то странном малосознательном состоянии, их приняла другая, несколько более симпатичная врачиха. В отличие от первой, она разговаривала сочувственно, но тольку от этого все равно было мало, поскольку разговор свелся примерно к следующему.
– Да, мы делаем аборты на больших сроках. Где-то до двадцати, даже двадцати одной недели. Это стоит семь тысяч рублей.
Марина ахнула. Такие деньги могли ей только сниться. И то по праздникам. Но врачиха поняла ее по своему.
– Какой у вас точно срок?
– Двадцать одна.
– Многовато. Да пока все анализы, пока подготовка... Вы же понимаете, это огромный риск. И для здоровья, и потом это уже закон нарушается... В общем, когда такой большой срок, мы, конечно, идем навстречу, но это, сами понимаете, стоит дороже...
– Сколько? – Спросила Ленка. Марина тупо молчала.
– Это искусственные роды. Врачи, бригада, госпитализация... Двенадцать тысяч. Что же вы, девушка, думали – не надо было так затягивать, было бы дешевле...
На следующий день Марина, непонятно откуда взявшимся после бессонной слезной ночи услием воли собрала себя в горсть, оделась, накрасила запухшую морду и потащилась в институт – искать Борьку. Надо было поговорить. Она не ждала от этого разговора ничего для себя хорошего, то ли потому, что ни на что хорошее уже не было ни сил, ни надежд, то ли глаза наконец открылись... Ну, и предчувствия ее, как говорится, не обманули. Произошедший разговор был краток и характер имел пракически оскорбительный.
Выслушав маринино скорбное сообщение, Борька хмыкнул, почесал затылок и задумчиво выдал:
– М-да... Ну и цены... Нет, у меня таких бабок нет.
– А какие есть? – без особой надежды спросила Марина.
– Да, честно говоря... А с чего ты взяла, что это вообще мой ребенок?
– То есть как? – Ничего хорошего Марина не ждала, но от такого вопроса она слегка охренела.
– А так... Дело молодое, на мне свет клином не сошелся... – Борька подмигнул.
– Борь, ну ты что? Как ты можешь, вообще даже? Ты же знаешь... Ты... У меня вообще никого не было...
– До того – не было, а потом-то тебе что мешало? Ты у нас девушка красивая, популярная...
К чести Марины, на этом месте она даже сквозь туман своего несчастья поняла, что разговор нужно закончить. Так она и сделала. Повернулась и пошла прочь. Борька за ней не бежал, за руки не хватал и прощенья, ясное дело, просить не рвался. Хмыкнул в который раз, и тоже пошел восвояси. Так кончилась маринина большая настоящая любовь.