Надкушенное яблоко Гесперид

Когда на следующий день Марина заявила дежурной сестре, чтобы ей не приносили кормить ребенка, потому что она его не возьмет, в огромной, на десять человек палате стало тихо-тихо. Тишина сгустилась под потолком огромным враждебным комом, который завис над марининой головой, повисел там какое-то время – и рухнул вниз, разбившись на сотни отдельных, но дружно негодующих осколков.

– С ума сошла!

– Как ты можешь!

– Молодая совсем!

– С виду такая приличная!

– Да она просто в шоке! Придет в себя, одумается – заберет!

– Вот – пораспустили молодежь-то!

Среди общего хора молчала только сестра. Но именно ее молчание, пожалуй, убедило Марниу лучше всего, что только что сказанные ею самой слова – серьезны, и последствия тоже будут серьезны. Главное – что они вообще будут, эти последствия.

И они не замедлили сказаться. В палату, ведомая сестрой, вошла врачиха – начальник отделения, поглядела на Марину внимательно.

– Вы вставать можете?

Марина кивнула.

– Тогда давайте пройдем в мой кабинет.

Там врачиха, не глядя Марине в лицо, монотонным голосом объяснила ей, что да, она имеет право оставить ребенка в роддоме, что это все будет документально оформлено по закону, что она подпишет отказ, что ребенка передадут в дом малютки, и что она, Марина, не будет иметь никаких – понимаете, ни-ка-ких – прав ни видеть, ни, тем более, вернуть малышку себе. На этом месте врачиха не выдержала, голос ее сорвался, она взглянула, наконец, Марине в глаза.

– Вы подумайте, вы такая молодая, у вас прекрасная здоровая девочка – зачем вы это делаете? Я понимаю, вам трудно, вы еще даже после родов толком не оправились – подождите! Не решайте сейчас. Покормите ее, посмотрите...

– Нет! – закричала Марина. Она не хотела иметь ничего общего с этим красным, и потом... Потом... Ну да, она страшно боялась, что, взяв однажды в руки... – Нет! Я не буду ее кормить и я от нее отказываюсь. Если хотите, давайте я прямо сейчас вам все подпишу.

– Ну, это все равно не у меня, у главврача. Я ему скажу. Но вы все же подумайте...

К главврачу ее позвали завтра. Сутки Марина лежала, отвернувшись к стене, чтобы только не видеть злые глаза соседок по палате и не слышать, как чмокают их завернутые в одеяла младенцы, кусала губы и думала: «Поскорей бы отсюда, поскорей».

Главврач, пожилой такой дяденька незлого вида, пытался было заговорить с ней по душам, как давеча завотделением. Наткнувшись на стену марининого сопротивления, повысил голос и стал ее пугать душевными терзаниями и рассказами про раскаявшихся, приходящих к нему мамашек, которым он уже ничем не мог помочь. Марина не поддавалась и только бубнила:

– Дайте бумаги, я подпишу. Дайте бумаги.

Ничего не добившись друг от друга, они разошлись. Главный сказал на прощанье, что он оставляет ее тут еще на три дня – чтоб подумала как следует.

– Ну и ладно, – мрачно размышляла про себя Марина, шаркая сваливающимися больничными тапками по пути в палату. – Три так три. Выдержу. Главное, чтоб не дольше, а то там зачет по матанализу будет, не опоздать бы. Будет еще задерживать – устрою скандал. Или сбегу. Точно. Возьму и сбегу – что они мне сделают? А потом приду тряпки забирать – и подпишу им все. Небось только рады будут.

Но сбегать не пришлось. На следующий день после ужина в палату вошла сестра, с недовольным лицом подошла к Марине и велела ей срочно идти к главврачу.

– А что такое? – удивилась Марина.

– Иди уже, – отмахнулась та. – И вещи свои забирай – выписывают тебя.

Главврач велел Марине сесть и, не глядя на нее, снова повторил ей все те же слова, которые уже навязли ей в зубах. Марина привычно кивала, не потому, что соглашалась, а просто в ритм, чтоб скорей отвязаться. Закончив тираду, врач сделал вдруг паузу и другим, каким-то более резким и нервным голосом, вдруг спросил:

– Так вы все равно отказываетесь?

– Да, – в сотый раз устало ответила Марина.

– Ну и хорошо, – быстро выдохнул он, но тут же поправился. – Вот вам бумага, пишите.

– Что писать? – не поняла Марина.

– Я, такая-то, такого-то числа, в присутствии главврача Такого-то, заявляю, что отказываюсь... – и он продиктовал ей текст заявления. Марина написала.

Почему-то она ждала, что все эти отказные бумаги будут какими-то ужасно сложными и торжественными, уж по крайней мере на бланках с печатью, а тут – простой листок. Но врачу, наверно, виднее... Марина дописала: «И никаких претензий ни к кому не имею», поставила число и подпись. Врач, стоявший у нее за спиной и читавший через плечо, вытянул лист у нее из-под руки, а взамен дал ей справку о выписке из больницы.

– Вот и все. – Произнес он каким-то усталым голосом. – Идите.

– Куда? – не поняла Марина.

– Домой. Я вас выписываю. У вас же нет претензий?

– А моя одежда? – тупо спросила Марина, так и не успевшая врубиться во все происходящее.

– Вот она, – и главврач указал рукой на стул, где действительно лежала сложенная аккуратной стопкой маринина одежда. – За ширмочкой можете переодеться.