Надо помочь Ральфу (СИ)

Вот такое выдал Эмилий. А оба гнома, это было видно и понятно, полностью поддерживали дракона. Деваться, вообще-то, Максиму было некуда: за что боролись, на то и напоролись. Но он попробовал хоть бы оттянуть свое участие в ритуале. Надеялся, что сумеет как-то увернуться.

– Давайте сначала вы, а я потом, – предложил Максим. – Присмотрюсь, пойму, как это надо делать, ну и соответственно…

– Ни в коем случае, ран Максим, – не согласился Гарнет. – Мы не можем себе позволить совершить этот священный ритуал впереди тебя. Ни один футболист не понял бы нас, ни один гном не одобрил бы. Ты наш предводитель. И в футболе, и бою, и в жизни мы хотим следовать тропой, проложенной тобой.

Бригсен подтверждал каждое слово форварда кивком головы. Эмилий смотрел пристально, с уважением и укоризной. Коллектив настаивал, считал, что не следует Максиму отказываться, не следует кобениться. А коллектив, как известно, всегда прав и против мнения коллектива идти нельзя. Это Максиму втолковали еще в детском саду.

Пришлось Максиму сделать вид, что он польщен представленной ему почетной возможностью, первым сесть на Заветный Пень. Он поклонился товарищам, улыбнулся им, с самым серьезным видом, медленно (по мнению Максима: торжественно) подошел к Заветному Пню, и так же медленно (торжественно) опустился на него. Вполне возможно, что тут же в него и хлынули, из Заветного Пня, обширные полководческие таланты отважного Бальдурина, разгромившего неисчислимые полчища кочевников-арабобаров, но Максим (по всей вероятности, из-за того, что он стихийный материалист и, вообще, иностранец) этого не почувствовал. А, может быть, и вообще не хлынули… Некоторые авторитетные ученые утверждают, что если человек во что-то не верит, то это «что-то», будь оно, хоть трижды действенным, и даже чудотворным, все равно ему не поможет. А Максим не уверовал в могущество Заветного Пня. Чего уж тут ожидать результатов?

– Долго ли следует мне сидеть? – поинтересовался он через некоторое время у Эмилия.

– Видишь ли, у каждого это происходит по-разному, – сообщил Эмилий. – Все зависит от того, почувствовал ли ты уже животворную силу Бальдурина Победоносного? Впитались ли в тебя его могущество и воинский талант?

– Мне кажется, что почувствовал, и впитались, – не задумываясь над последствиями, соврал Максим.

– В таком случае можешь встать, – разрешил Эмилий, и Максиму показалось, что в глазах у дракона мелькнуло такое нехорошее и несвойственное ему чувство, как зависть.

Гномы не разбирались, кому первому садиться на Пень и принимать победоносную бальдуринскую силу. Сел Гарнет. Он и старший из гномов, он и центрфорвард, а Бригсен, хоть и талантливый, но всего лишь представитель юниорской команды. Вырастет, и, если таланты окрепнут, возможно, будет садиться на Заветный Пень первым. Вообще.

Судя по тому, какое блаженство накатило на лицо центрфорварда, Максим решил, что на Гарнета, сразу что-то подействовало. «Возможно, на местных жителей Пень и влияет, – прикинул Максим. – Я же все-таки здесь пришелец. Другие гены и, вообще, от других обезьян произошел. А у них получается. Кто насколько уверен, настолько у того и получается».

На Бригсена же, на молодого и подающего надежды Бригсена, Заветный Пень подействовал еще основательней. Это стало ясно, когда юниор поднялся с него и повел плечами. У Бригсена мышцы, хоть не на много, но вздулись, и в плечиках он, кажется, стал пошире, и немаленький носик, явно, покрупнел. Вот так. Верить надо… Не верующим в Заветные Пни материалистам и атеистам, в этом пространстве, жить, оказалось, несколько трудней.

А Эмилий отказался садиться на пень. Максим и гномы пытались его уговорить, но дракон – ни в какую. И не из-за какого-то сомнительного материализма, которым в этом мире, вообще-то, и не пахло. Здесь до мировоззрений Древней Греции еще не дошло. Он был пленником совершенно иных взглядов, пацифистских.

– Поймите, мне нельзя этого делать, – оправдывался Эмилий. – Вы же сами почувствовали, насколько сильно действуют заложенные в Заветном Пне силы Бальдурина Победоносного. Он ведь был активнейшим милитаристом. Конечно, все должны это понимать, положительным милитаристом. Без его таланта, наше герцогство оказалось бы под ярмом ига варваров-арабобаров. Если я сяду на Заветный Пень, то могу тоже стать милитаристом и, вне зависимости от своих желаний, инстинктивно ввяжусь в какое-нибудь сражение. А нам, пацифистам, этого делать нельзя.

Против такого убедительного аргумента не попрешь. Из-за своих пацифистских убеждений, Эмилий так и не сел на Заветный Пень.

А место, вообще-то, было вполне подходящим для отдыха (Бальдурин Победоносный знал, где останавливаться на отдых, и на что садиться). Путники, прежде чем идти дальше, отдали честь шашлыку, отдохнули, затем снова собрались в дорогу.