Надо – значит надо! (СИ)

— Бедный солдатик. Мой руки и шагом марш на кухню.

— Слушаюсь и повинуюсь, товарищ енерал! — усмехаюсь я, но выполнять команду не спешу.

Звонит телефон и я снимаю трубку.

— Алло.

— Егор! Ты чего там отчебучил?

Звонит Чурбанов.

— Да…

— Чего «да»?

— Рубанул правду-матку, Юрий Михайлович.

— Правдоруб что ли? — недовольно буркает он.

— Мы помиримся, я обещаю. Не пройдёт и полгода, как станем закадычными друзьями.

— Ну, Егор, ты меня расстроил. Я думал, ты взрослый человек, но ты повёл себя, как мальчишка. Ладно, затаись теперь, не высовывайся. Недельки через две я с дедом поговорю.

— Не надо, Юрий Михайлович, — возражаю я. — Только на себя гнев накликаете. Вообще меня не упоминайте. А месяца через четыре он сам обо мне спросит, вот тогда мы и воссоединимся.

— Ну-ну, не перемудри, смотри, а то весь твой вес в дым превратится.

Я опускаю трубку и уже двигаюсь в сторону кухни, но телефон не желает со мной расставаться.

— Брагина к аппарату! — требует трубка жёстким голосом.

— Слушаю внимательно, — спокойно отвечаю я. — Представьтесь, пожалуйста.

— Я тебе так представлюсь, на всю жизнь запомнишь! — взрывается мой собеседник. — В старости будет мой голос сниться! Это командир твоего взвода звонит! Где ты находишься?!

— Собственно, там, товарищ командир взвода, куда вы и звоните. У себя дома.

— Ну, я тебе устрою дом! — орёт трубка. — Ты у меня под трибунал пойдёшь! Немедленно явиться в расположение части!

3. Пятьдесят первый

— Чё за шухер? — спрашиваю я дневального, заявляясь в расположение части.

— Какой шухер? — хмурится он, пытаясь припомнить моё лицо. — Ты в увольнении что ли был? Или командировочный?

Заметив орден и медаль на парадке, он внимательно их рассматривает.

— А-а-а, с Афгана, да? После ранения?

— А где комвзвода? — интересуюсь я.

— В канцелярии. Но это, я не советую. Он чё-то сегодня злой, как собака. Глотку тебе перегрызёт. Сука, на тумбочке стоять заставил…

— Ага, понял, — киваю я. — Спасибо за предостережение. А Зденек здесь?

— В каптёрке торчит, — отвечает дневальный.

— А Вован Борисов?

— Не знаю, — вмиг напрягается он. — А чё ты расспрашиваешь? Иди, да сам посмотри.

— Как это «не знаю»? — выныривает из двери белобрысый Вован. — Сучило, ты чё не знаешь, кто где находится? Щас комвзвода стукану.

Он ржёт и протягивает мне руку.

— Здорово, корефан!

— Здорово, Вован. Держи дачку с воли.

Я отдаю ему дипломат.

— Ты сам сучило, в натуре! — огрызается дневальный. — Я Стачилин, запомнить не можешь?

— Красава, Брагин, — оживляется Вован и, колыхнув дипломат, прислушивается к тонкому стекольному перезвону.

— Сучилин! — раздаётся грозный рык.

Из каптёрки выглядывает старший прапорщик Зданевич. Он же Зденек.

— Ты дневальный или хер с горы?! Сейчас ещё три наряда схлопочешь! Ну-ка, встал смирненько. Вот так, молодец. Так и стой. Брагин, иди сюда! Заходи в каптёрку!

На этот раз я прихватил пять посылторговских сотен. Но отдавать не тороплюсь, пока вручаю лишь бутылку вискаря. А дальше видно будет.

— Вернулся, значит, блудный сын? — усмехается он, принимая подношение, как нечто само собой разумеющееся.

— Не знаю пока, Василий Гаврилович. Командир взвода звонил. Орал, как потерпевший, но для чего меня вызывает не объяснил.

— Так его железным членом отымели, заорёшь тут. Причём чуть ли начальник погранвойск его выдрал. У него боец в части вообще не появляется, а он в х*й не дует. Это как называется? Он прибежал, жопа дымится, глаза, как у рака. Где, говорит, мать вашу, Брагин и кто это такой вообще? Я отвечаю, мол, есть у нас такой солдатик, но он по личному распоряжению товарища председателя на особом положении. А он на мне давай злобу вымещать. Говно, а не человек. Так что, давай, бери вазелин и иди, пока он нас всех уставом не за*бал.

— Я ему тоже бутылочку принёс. Как думаете, отдать?

— В жопу ему эту бутылку засунуть. Водку-то он с удовольствием жрёт, да вот только тут случай особый, так что не знаю, что тебе делать. Давай, переодевайся в хэбэ и иди уже.

— Не, я тогда прямо так, в парадке, — говорю я, показывая на награды. — Я ведь только прибыл, так что нормально.

— А, ну да, правильно. На орденоносца орать нельзя.

Я выхожу из каптёрки и двигаю в канцелярию. Тук-тук. Приоткрываю дверь.

— Разрешите войти?

Меня встречает пара выпученных круглых и красных, как у рака глаз.

— Товарищ капитан, рядовой Брагин по вашему приказанию прибыл!

Я незаметно осматриваюсь. Собственно, тут и осматривать нечего. Маленькая комнатёнка со стенами цвета хаки, покрашенными масляной краской. Сейф, стол, три стула. Как у участкового.

Капитан встаёт из-за стола и молча подходит ко мне. Он в брюках и рубашке, без кителя, жилистый, худой, брови задраны, глаза вытаращены, впалые щёки в бордовых пятнах. Под носом усики. Лицо тёмное, не то от загара, не то от пережитых потрясений. Росточка он невысокого и с говнистым, судя по всему, характером.

— Брагин, значит, — произносит он дрожащим голосом, едва сдерживаясь, чтобы не разораться. — Так вот ты какой, неизвестный солдат…

Я стою, вытянувшись по стойке смирно, не давая поводов, придраться к выправке.