Надпись

И он проснулся. Это было как пробуждение в детстве, когда с первой секундой бодрствования в душу вливается ликующая сила, восхитительное беспричинное счастье. Проснувшееся, необремененное тело доверчиво и счастливо устремляется в новый день. Стоя в купели, Коробейников вдруг испытал такую легкость, просветленность, радостную обновленность, словно, перелетев громадные пространства, сжег в этом перелете ненужное, сорное время, усталую, обветшалую плоть. Ступил на новую землю помолодевшим, освобожденным, счастливо и ненасытно познавая новую планету. Все его дремавшие чувства вдруг пробудились, как у ясновидящего. Обостренный слух стал различать удар водяной капли, пролетевшей мимо купели на каменный пол, потрескивание отдаленной лампады, стук ветки за темным окном. Обоняние утончилось настолько, что он уловил запах ладана, прилетевший из алтаря, аромат высохшего, стоящего на подоконнике букетика, пыльно-холодный запах облачения и слабое веяние духов, которыми отец Лев побрызгал свою бороду. Его открывшиеся глаза различили смоляную янтарную капельку на груди Христа, стеклянную, оброненную кем-то на пол бусинку, а в черном окне – тонкую, нежную полоску зари, которая обнаружила себя только теперь, когда очищенным зрением он мог различить в ночи ее розовую ленту. И он стоял в купели, любящий, рожденный заново, радостно озираясь в поисках тех, кому мог выразить свою безграничную любовь.

42

Сидели, чаевничали в теплой уютной избе, когда сквозь запотевшие окна Коробейников увидел, как к дому подкатила телега, послышалось фырканье усталой лошади. Кто-то сошел и направился к крыльцу. Матушка Андроника по-деревенски стремглав метнулась к окну, стирая со стекол туман.

– Отец Филипп пожаловал!.. Иди же, встречай, – заторопила мужа, радуясь еще одному свежему гостю. Через минуту отец Лев ввел в дом человека, чья внешность поразила Коробейникова. Гость был одет в длинный серый подрясник, поверх которого была напялена куцая шубейка. Голову покрывала бархатная тертая скуфейка, из-под которой виднелись жидкие длинные волосы, собранные сзади в пучочек. Человек был тщедушен, с сутулыми плечами, почти горбат. Лицо было очень бледным, хотя и с холодного ветра, землистым, с провалившимися щеками, большими надбровными дугами, из-под которых смотрели недоверчивые серые глаза. Рот был крепко стиснут, словно воля его была напряжена, направлена на какую-то большую непокорившуюся цель. Борода почти отсутствовала, была представлена редкими волосинками, сквозь которые просвечивала кожа, будто организм весь остаток сил тратил не на взращивание волос, а на одоление непосильных нагрузок. Он выглядел больным. Казалось, движения причиняют ему страдание, словно суставы были деформированы ревматизмом, а общение с людьми является вынужденной, обременительной необходимостью.

Вошел, перекрестился на образ. Матушка, мелко семеня, напоминая торопливую птицу, подбежала под благословение. Гость отдал ей под поцелуй большую белую руку, мелко перекрестил ее склоненную голову.

– Знакомьтесь. Отец Филипп, мой сосед, сподвижник и желанный собеседник, с которым мы ведем непрерывный богословский спор. – Отец Лев помог гостю совлечь шубейку, принял и сложил скуфейку, повел к столу. – А это Михаил Коробейников, получивший известность московский писатель, который сегодня принял святое крещение.

Коробейников не решился повторить матушку Андронику, подойти под благословение, и лишь пожал большую, белую руку, неприятно поразившую своей холодностью и твердой негибкостью. Отец Филипп занял место за столом, присоединившись к чаепитию, жадно, с хлюпаньем пил чай, согреваясь после путешествия в открытой телеге.

– Хорошо, что пожаловали, отец Филипп, сподручнее будет вдвоем служить. Уже отчаялся было дождаться. – Отец Лев смотрел на священника цепко и весело, как на добычу, залетевшую в искусно расставленную сеть.

– Хотел, как обычно, на тракторе добираться, а тракторист запил. Хорошо, что сельповская лошадь подвернулась, – устало ответил гость.

– Сегодня у нас в Тесово отслужим, а после службы к вам пойдем, – бодро, радуясь предстоящему общению, сказал отец Лев. – Завтра вам помогу.

– Сегодня утром отпевал. Механик совхозный удавился. Тихий был. Пил, но негромко. И вот, на тебе, удавился.

– Народ живет с водкой, без Бога. Комиссары до удавки народ довели.

– Комиссары не пили, а веровали. Теперь комиссаров почти не осталось. Некому говорить с народом.

– И слава Богу, отец Филипп, что не осталось. Ну их, комиссаров-то!

– Комиссары – те же священники. Попы красной веры.

– Вот она, ваша ересь, отец Филипп! – с готовностью, словно ожидал этого заявления, воскликнул отец Лев. – Вы ее, часом, в храме не проповедуете? А то, на всякий случай, испросили бы благословения у владыки.

– Мне благословение было свыше. В каземате. Когда во Владимирской тюрьме, в одиночной камере на молитве стоял.

– Конечно, вы приняли крест, выстрадали свою веру. Но некоторые ваши утверждения, смею заметить, весьма отдают обновленческой ересью.