Надпись

План романа созрел, и нужна была тишина, долгожданный покой, чтобы уединиться за рабочим столом, нанести на лист бумаги первую, самую трудную, ключевую для последующего повествования фразу.

Дом его был пуст, жена и дети ушли на прогулку. Он держал перо над листом бумаги, предчувствуя, как легким касанием рассечет белизну, в надрез брызнет стоцветный мир, и из белого кокона вырвется огромная бабочка романа. Он искал эту первую, ускользающую фразу, отделяющую правду от вымысла, текст романа от реальности, сюжет от хитросплетений жизни. Фраза созревала, всплывала в душе, трепетала в зрачках, текла сквозь сердце, проникала в напряженную мышцу плеча, в запястье, в чуткие, сжимавшие перо пальцы, копилась на металлическом острие пера, чтобы коснуться бумаги, вскипеть драгоценной огненной каплей, прожечь белизну.

Раздался звонок. Коробейников, досадуя, слушал настойчивые, с равными интервалами трели. Отложил перо, снял трубку.

Говорил Марк Солим:

– Прошу простить, что тревожу вас. Мне стоило больших усилий вам позвонить. Я не очень вас отвлекаю?

– Отнюдь. Я вас слушаю.

– Видите ли, Елене скоро предстоит рожать. Ребенок, по всей видимости мальчик, занимает не слишком правильное положение. Роды могут быть тяжелыми, плод может быть поврежден. И мы решили, что она должна пойти на кесарево сечение.

– Разве это необходимо? – взволновался Коробейников. И почувствовал, что его волнение неприятно Марку, что, выразив это волнение, он становится соучастником принятого ими решения, по-прежнему присутствует в драме, которую он породил и из которой его постарались выключить.

– Это решение принято после консультации с опытными акушерами, – сухо и несколько торопливо произнес Марк Солим, давая понять Коробейникову, что это не подлежит обсуждению и мнение его не будет учтено. – Проблема в другом. У Елены неважное сердце. Неизвестно, как она выдержит операцию. Кардиологи выражают тревогу. Мой друг доктор Миазов предложил провести кесарево сечение в барокамере. Это новейшая установка, в которой поддерживается особое давление и кислородный режим, усиливающий питание сердца и всей кровеносной системы. Это сделает операцию более безопасной.

– Но ведь это экспериментальная установка, – снова не удержался Коробейников. – Этот метод проблематичен.

– Здесь тоже все решено. Метод оксигенации, то есть кислородного питания, уже практикуется при лечении высших лиц государства, – так же сухо, со скрытым раздражением произнес Марк Солим. – Я звоню вам не для того, чтобы просто проинформировать о предстоящей операции. Как вы понимаете, Елена мне очень дорога. Самый дорогой для меня человек. Малейшая угроза ее благополучию, не говоря уже о жизни, заставляет меня предпринимать максимум усилий. Вот и в этом случае я делаю все, что могу. – Он замолчал, и Коробейников чувствовал, как ему нелегко, как борется он с собой, чтобы продолжить разговор. – Тут будут использованы все имеющиеся в распоряжении средства, включая и почти недоступные, как упомянутая мной барокамера. Но один акушер-профессор, практиковавший за границей, сказал, что роженице помогает присутствие рядом отца ребенка. Существуют биологические поля, энергетический обмен между отцом ребенка, ребенком и роженицей. И вот я обращаюсь к вам с просьбой. Вы понимаете, как это для меня нелегко. Я прошу вас во время кесарева сечения находиться рядом.

Коробейников был ошеломлен. Говоривший с ним человек, оскорбленный им и обманутый, имевший все основания ненавидеть его, желать его смерти или по меньшей мере желать полнейшей от него изоляции, теперь обращался к нему. Возвращал его в круг своих больных, сокровенных проблем, куда путь Коробейникову был запрещен. Это говорило о том, как беззаветно он любит Елену, как беспредельно ею дорожит, как пренебрегает собой, своим оскорбленным самолюбием, попранной гордыней. И еще это говорило о том, какой завязался узел любви и ненависти, вероломства и извращенной страсти, нежности и смиренного покаяния, куда оказались затянуты несколько судеб, одна из которых, Рудольфа Саблина, уже оборвалась, а другие никак не могли разделиться.

– Вы готовы выполнить мою просьбу? – спросил Марк Солим.

– Да, – глухо ответил Коробейников.

– Приходите завтра в клинику к доктору Миазову. Я вас встречу.