Надпись на сердце

Жигарев, улыбаясь, наблюдал растерянно-изумленные физиономии главрежа и завлита.

— Смеха действительно маловато, — сказал он, захлопывая папку. — И сюжет этой истории примитивен — моя комедия побывала у вас однажды. Вы, товарищ Трембитов, дали ей отрицательную оценку. По вашему отзыву я догадался, что вы моей вещи не читали. Тогда я и придумал «Бумеранг».

— Вот это здорово! — хором вскричали театральные деятели. — Вы талант! Самородок!

— У вас есть это самое, — воскликнул главреж, — которое... Ну, вообще... как его... да, дарование! Приносите, дорогой мой автор, свои вещи. Читать будем! Обсуждать будем! Ставить будем! Я рад, что мы с вами познакомились поближе!

— Я тоже рад! — сознался автор.

Лакированная секретарша едва не лишилась чувств, когда увидела, что главреж распахнул двери своего кабинета перед молодым драматургом.

— Флора Фауновна, — великолепным басом произнес главный режиссер. — Когда бы мой друг... э-э... данный автор не пришел ко мне — пускать без всяких докладов.

Завлит, подхалимски поблескивая очками, бежал сбоку и хихикал.

— Ну, дорогой мой, ну, дорогой мой Жигарев, эта очаровательная шутка останется между нами, не правда ли?

Когда в вестибюле отгрохотали жигаревские шаги, главреж вежливо сказал хранительнице своего покоя:

— Флора Фауновна! Имейте в виду, моя прелесть, если сюда еще раз прорвется кто-нибудь из начинающих...

— Клянусь, — отвечала секретарша, положив руку на телефонную трубку, — если и прорвется, то только через мой труп!

Вернулся завлит. Он был измучен, даже стекла его очков вспотели, стали сизыми и походили на два нуля.

— Обнародует или не обнародует? — шептал завлит, все еще по инерции продолжая приятно улыбаться. — Обнародует или не обнародует? Хорошо бы позвонить Маскарадову и Корневильскому-Колоколову, предупредить насчет коварства...

— Нет уж, уволь, — злорадно проговорил Трембитов, — пускай они на своей шкуре испытают! Куда же ты, друже?

— Через пять минут начнется совещание молодых драматургов, — сказал завлит, влезая в плащ. — Мне пора.

— Что значит — тебе пора! — обиженно возразил Трембитов. — Подожди, я возьму трость.

— Да, — спохватился завлит, — совсем забыл! Флора Фауновна, дайте мне те пьесы, которые я вам вчера передал для возврата авторам. Я там где-то позабыл один важный листок.

— Может, я его найду? — недогадливо предложила Флора Фауновна.

— Боюсь, — лукаво произнес Трембитов, — что это он сможет сделать только лично.

Через минуту в приемной среди путаницы телефонного трезвона осталась одна краснокожая секретарша. Лакированная курточка придавала ее фигуре обтекаемую форму: вблизи она походила на свежевычищенный ботинок, а издали напоминала бронзовый памятник на могиле музы театра — Мельпомены.

ВЫ — МНЕ, Я — ВАМ!

Иван Иванович Голубчик, когда в трамвае берет билет, всегда многозначительно подмигивает кондуктору и говорит конфиденциальным шепотом:

— Дорогуша, устройте мне парочку билетиков на Трубную площадь!

А если кто-нибудь из пассажиров случайно выронит монету, то Иван Иванович посмотрит презрительно на уронившего и произнесет:

— Эх, молодой человек, молодой человек! В ваши годы Иван Голубчик даже пятачка никогда не выпускал из рук!

Когда к нему приехал из колхоза племянник Петя, то по этому поводу было выпито, и дядя, придя в хорошее настроение, сказал:

— Сейчас, Петр, я тебе покажу феноменальную вещь. Уникум! Своими руками создал!

И Голубчик развернул перед племянником бумажную простыню. Сверху, как девиз, красовались цветные буквы «Вы — мне, я — вам». Простыня представляла собою грандиозную таблицу. Она была разбита на отделы — по буквам алфавита. Например, отдел «Г» состоял из подотделов — «Гаражи», «Гарнитуры», «Гречка» и т. д. В свою очередь, подотдел «Химия» включал в себя рубрики: «Нейлон, мех», «Синтетические товары», «Газбаллоны» и т. д. Вокруг каждого названия «роились» маленькие клеточки, в которых вписаны были имена, отчества, фамилии, телефоны, адреса и всякие прочие полезные сведения.

— Здесь, — торжествующе заговорил Иван Иванович, любуясь стройными рядами клеточек, — здесь помечены все мои знакомые и все знакомые моих знакомых. Как говорят мои друзья: земля вертится не на оси, а на знакомстве и связях! Я, дорогуша, эту таблицу всю жизнь составлял!

— А ты, дядя, оказывается, того, гусь порядочный! — сказал вдруг Петя. — Как говорят мои друзья, блатмейстер. Самый такой натуральный блатер и доставало.

— Мальчишка! — закричал Голубчик, с некоторой робостью поглядывая на медали племянника. — Жизни еще не знаешь, а на дядю бросаешься! Я, братец, старый воробей! Меня словами не прошибешь!

— Тебя бы с этой табличкой на недельку к нам, — перебил его Петя, — мы бы тебе жизнь показали. Ведь ты же настолько приспособился к блатмейстерской жизни, что отвык от всякого труда, даже позабыл свою профессию... Но вот, представь, блат умер. Куда ты денешься?

Иван Иванович с испугом поглядел на племянника.

— Очень даже не остроумно! — растерянно пробормотал он. — Как это вдруг он умрет? Как это — куда я денусь? — и Голубчик задумался.