Надпись на сердце

— Всех парней позорит. Какой донжуан в нашем Верховье объявился! — возмущались ребята в клубе. — Ну, мы еще с ним поговорим.

— Так его, легкомысла, — сказал старик Евграфыч, — давно следовало пропесочить с микрофончиком!

Заскрипела дверь, и взволнованный голос Паши произнес:

«Микрофон-то включен! Нас весь колхоз слышит!»

Звонко щелкнул выключатель, и репродукторы замолчали.

Колхозники, стоящие возле радиоузла, увидели, как на крыльцо выскочил Алексей Завалишин. Парикмахер поглядел на черную воронку репродуктора, потом перевел взгляд на улыбающиеся лица колхозников и схватился за голову.

— Здорово ты в любви девушкам объясняешься! — сказала Таня Никишина. — Врешь, врешь и не оборвешься!

Завалишин перепрыгнул через изгородь и помчался вдоль улицы.

На каждом углу возле репродукторов стоял народ и смеялся, глядя на бегущего «сердцееда».

— Как дела, красавец? Дали тебе девчата жару? — спрашивали его.

Леша прибавил скорость. Но разве от смеха убежишь?

— Как самочувствие? — загораживая дорогу, спрашивали девушки. — Мы вас так любим, так любим! Как только первый раз увидели, так сразу и поняли, что вы и есть тот единственный...

Завалишин сворачивал на другую улицу.

— Если тебе валерьянка нужна, — кричали ему, — то амбулатория за углом, можешь завернуть, там тебе окажут первую помощь...

«Вот попался, — на бегу думал Завалишин, — позор то какой! А что, если и звукозаписывающий аппарат был включен? Если меня на пленку записали?! Эх, влип, как кур во щи...»

Если вам придется когда-нибудь побывать в селе Верховье, то непременно вечером зайдите в клуб. И если вы встретите там высокого широкоплечего блондина, который настолько скромен, что, даже приглашая девушку танцевать, краснеет до корней волос, то знайте: это и есть бывший «сердцеед» Алексей Завалишин.

СТАРОЖИЛ НЕ ВИНОВАТ!

Когда прочтешь подряд несколько рассказов о необычных явлениях природы, то начинает казаться, будто старожилы существуют только для того, чтобы не помнить какого-либо события.

«Такого дождя и старожилы не упомнят», — вздыхает автор «Заметок фенолога».

«Даже старожилы не припомнят столь активного кваканья лягушек в первые дни августа», — уныло сообщает любитель натуралистических сенсаций, скрываясь под псевдонимом «Старый природовед».

И таких примеров можно привести великое множество. Старожилы, судя по этим заметкам, только вздыхают, ахают и удивленно разводят руками, признавая свое отставание от жизни и сожалея об ушедшей молодости.

Но седобровый дорожный мастер, который ехал с нами в грузовике, все великолепно помнил, был весел и меньше всего думал о своих сединах. Он полсотни лет прожил здесь, на Чайском тракте, знал его вдоль так же хорошо, как и поперек: «На каждой колдобине, детушки, по сто раз ноги сбивал».

Десять месяцев назад уехал мастер в Одессу — плохо стало со зрением, грозила слепота. Врачи спасли старику глаза, но почти год продержали его сначала в больнице, а потом в санатории в Крыму.

И вот сейчас, возвращаясь в родные края, старик радовался, как ребенок, каждой природной приметности, перед каждой сопкой срывал с головы кепку и кричал:

— Здравствуй, матушка! Привет тебе от родственников с Черного моря! Тетя Медведь-гора поклон прислала!

Он сам смеялся своим шуткам, и его мохнатые седые брови, похожие на усы, забавно елозили.

В кабине мы сидели втроем: шофер, я и старик.

Шофер, молодой красивый парень, виртуозно вел грузовик. Только почтение к его мастерству и заставляло старика сдерживаться: вот уже сто пятьдесят километров он и шофер находились на пороге крупной ссоры.

Началось с того, что шофер сказал:

— Вы сколько, батя, не были на Чайском тракте? Десять месяцев? Считайте, что вы на нем никогда не были. Сейчас, батя, такие времена пошли — один год пятидесяти равен. Знание местности, батя, не только от возраста жителя зависит.

Тон молодого водителя был так снисходительно-обиден, что старик, как говорится у шоферов, «завелся с пол-оборота».

— Это кому ты произносишь такие бессовестные слова? — запетушился он. — Да я, может, этот тракт самолично трактом сделал! Да я...

— Грузитесь, батя, — раскрывая дверцу кабины, пригласил шофер, — по дороге доругаемся!

Старик демонстративно сел подальше от водителя. Мне пришлось примоститься посредине.

В пути спор принял утонченно-вежливые формы.

— Эх, водички бы испить холодной, — мечтательно сказал шофер.

— Сейчас Гульбинская сопка будет, — как бы между прочим сообщил мастер. — А от нее, метров двадцать, родничок бьет из-под камня. Вода — что шампанское.

— Нет там родничка, — бездумно, из духа противоречия возразил шофер. — Сопка, верно, есть, а родничка нет. Иссяк еще до революции.

— Придется останавливаться, — вмешался я, беря на себя роль судьи. — Проверим, кто прав.

Старожил выиграл — точно на предсказанном месте исправно журчал родничок.

— Один ноль, — подытожил я. — Едем дальше.

Теперь уже шофер высказывался осторожнее, с оглядкой.