Надпись

— Этот обходительный седовласый еврей с бархатным голосом и благосклонным дружелюбным взглядом — опасный и беспощадный делец, обладающий первобытной интуицией, библейской мудростью, мстительностью красных комиссаров, вырезавших поголовно казачьи станицы. — Саблин говорил страстно, покрываясь легким румянцем ненависти. — Его деятельность до конца не понятна, скрывает под безобидными культурными начинаниями какой-то жестокий замысел, хлюпающий кровью. Из своего домашнего салона он управляет международной политикой, идеологией, расставляет угодные ему кадры. Если в какую-нибудь неспокойную восточноевропейскую страну назначается новый посол, или в газете появляется разгромная статья на русский роман, или молодой еврейский скрипач награждается государственной премией — это результат кропотливой работы Марка Солима, с которым считают за честь дружить помощники генсека и генералы разведки.

— Но ведь такому могущественному родственнику можно только позавидовать?

— Ненавижу его. Он держит в заложниках сестру. Ее красотой, ее божественной русской женственностью прикрывает свои еврейские каверзы. Не приму от него ни одной услуги, не обращусь к нему за помощью. Все мои усилия направлены на то, чтобы вырвать у него сестру. — Саблина сотрясала легчайшая нервная дрожь, предвестница истерики. Тема, которой он коснулся, была для него навязчивым бредом, затрагивала душные, больные глубины его натуры, куда хотелось заглянуть Коробейникову, как хочется заглянуть в горячий кислотный кратер.

— Ваша сестра находится под постоянным неусыпным надзором? — осторожно выпытывал он, совершая опасные круги вокруг своей тайны, чувствуя, как эти круги сжимаются и тайна становится все беззащитней. — Елена тяготится мужем?

— Он пользуется ею как приманкой. Выставляет, как цветок, и смотрит, как вьются вокруг шмели и цветные мухи. Он может ее продать на время, если это принесет ему политическую выгоду. Может запереть и мучить в домашнем застенке, если она откажется ему подчиняться. Мне кажется, он гипнотизирует ее и лишает воли. Подливает ей какие-то адские парализующие снадобья. Он может отдать ее другому мужчине и сквозь замочную скважину в спальне наблюдать, как наблюдали за Сюзанной похотливые старцы. Не исключаю, что он постоянно следит за ней, сам или с помощью наемных соглядатаев. Подталкивает ее к измене, а потом пользуется плодами этой измены.

— Вы говорите чудовищные вещи. — Коробейников чувствовал, как утончается, становится прозрачной оболочка, скрывающая тайну. — Мне кажется, Рудольф, это плод вашей фантазии.

— Не сомневаюсь, он знает о ваших свиданиях, Мишель. Знает, что вы сидели в кафе на Новом Арбате, у большого окна, за которым переливался проспект и катились стеклянные водянистые фары, и вы пили с Еленой вино, и в ваших бокалах танцевали крохотные рубиновые искры. Вы смотрели на Елену с обожанием, и она вам читала стихи, быть может, свои любимые, волошинские, о мессианской России. Вы отправились в Дом архитекторов, где маленький отвратительный карлик и уродливый злой колдун Жироди превращал очаровательных женщин в букеты цветов, в экзотических птиц, в волшебных стрекоз и бабочек. Ваше лицо было бледным, как перед обмороком, а у Елены глаза торжествующе и прекрасно сверкали.

— Как вы узнали? — воскликнул Коробейников, слушая сомнамбулические, нараспев произносимые слова, видя, как страдальчески полуопущены веки Саблина, из-под которых влажно блестят, слезно переливаются глаза, будто видят озаренный аметистовыми лучами подиум, длинноногих обнаженных красавиц, втыкающих в ковер отточенные туфли.

— Он мог наблюдать за вами. Мог послать громилу, способного причинить вам и Елене вред. Не сомневаюсь, он знает, как вы сидели в очаровательном кафе на улице Горького, и асфальт то пузырился от холодного тяжелого дождя, то сверкал расплавленным блеском, отражая влажную синеву, словно мимо проплывала огромная голубая рыба, шевеля плавниками. Сделав всего два винных глотка, вы пьяно, с обожанием смотрели, как в ее нежной розовой мочке переливается бриллиантик. Вслушивались, как сладко, с переливами певчей птицы звучит ее голос, отчего на белой высокой шее нежно вздрагивает голубоватая жилка. Вы встали, повели ее к своей маленькой красной машине и, сажая в салон, взяли ее запястье. По вечернему шоссе вы мчались в Подольск, где в голых, сизых лесах, на берегу ленивой Пахры стоит странная церковь, напоминающая увитую виноградом колонну, четыре евангелиста держат каменные книги, желтоватые мхи и лишайники покрыли священные тексты.

— Вы наблюдали за нами? Следили за сестрой?

— Оберегал вас, Мишель. Боялся за вас. Марк — страшный человек. Он мог подослать убийц. Мог из ревности совершить преступление. Елена рассказала о драке. Как вы разбили камнем голову наемному убийце. Вы спасли сестру. Совершили рыцарский, благородный поступок. Я в вечном долгу перед вами, Мишель.