Надпись

Страсть, которую он испытывал, сотрясала его память, вырывала из нее драгоценные осколки, сыпала их, как бисер, на дно глазных яблок. И эти наркотические видения были проявлением демонизма, доставляли дополнительную Сладость, открывали в сознании доселе не ведомые свойства.

Наклонялся над ее лицом, на котором сверкали зелено-золотые глаза, растворялись дышащие губы, влажно, белоснежно блестели зубы. Прижимаясь к ее жадному рту, странно, в головокружительном вираже, видел заиндевелую колоннаду, тусклый снег Петербурга, черных пешеходов в шубах — моментальную черно-белую фотографию, прилетевшую в его жизнь из другой, исчезнувшей, памяти.

Камин догорал, краснея. В темных углах сумрачно расцветали чертополохи. Страстно и больно она сжимала его коленями. Стиснув веки, он погружался в сердцевину малинового цветка, на жаркое дно, слепящее и расплавленное. Оно взрывалось бесцветным блеском, бесчисленными брызгами, расширявшими комнату до бесконечности. В этом вселенском взрыве, уничтожавшем пространство и время, истреблявшем материю, возникали частицы из несуществующего, ненаступившего будущего. Сухая каменистая сопка, мелкие осколки кремня, стреляные латунные гильзы. Близко от глаз запекшийся окровавленный бинт. Вверх по склону бегут туманные тени, к остроконечной вершине, окруженной солнечной пылью.

Это длилось доли секунды. Кануло, подхваченное и унесенное взрывом. Без чувств, лишенный плоти, он лежал в пустоте, испытывая великое облегчение смерти.

— Ты жив? — прошептала она у него за спиной. Откликаясь, он слабо шевельнул плечом. Был все еще оглушен ударом о землю, как космонавт в круглой капсуле, которая пролетела сквозь пламя и у которой сгорел парашют.

— Ты меня слышишь? — настойчиво повторила она. Он не хотел отзываться, продлевая сладостную отрешенность, лишенную мыслей и чувств, похожую на пустую светлую стену, с которой осыпалась фреска и лежала вокруг в виде множества измельченных крошек.

— Я хочу с тобой говорить. — Ее рука гладила его волосы, он чувствовал ее пальцы в своих волосах.

Лежал на высохшем дне, откуда взрыв расплескал и унес воду, и теперь она медленно, по каплям, по ручейкам просачивалась обратно в водохранилище.

— Ты потерял дар речи? — Она дотянулась до его губ, и он слабо поцеловал ее пальцы.

Ему не хотелось возвращаться в это пространство и время, откуда его унесла взрывная волна и куда настойчиво звал ее шепот.

— Я тебе хотела сказать. В этом заповедном кружке, который собирает у нас дома Марк, тебя очень ценят. Считают тебя почти своим. Сулят большое будущее. Готовы помогать. Это залог успеха. Эти люди очень влиятельны. Видишь, какая я умница, что тебя заманила.

— Спасибо, что заманила, — слабо отозвался он, видя, как опавшая фреска восстанавливается на стене, заново собираясь из разбросанных разноцветных крупиц.

— Но ты будешь осторожен, милый. Это далеко не безобидное общество. Мне кажется, они заняты очень опасным делом. Плетут какие-то сети, затевают интриги. Иногда это напоминает политический заговор. В один прекрасный вечер, когда они станут распивать виски и обсуждать очередную кандидатуру на пост редактора или референта, постучат в дверь, войдут люди с наганами и всех увезут в тюрьму. Не попасть бы тебе в этот заговор. Я этого себе никогда не прощу.

— Все есть заговор. Вся жизнь — это заговор Господа Бога, и мы все в нем участвуем. — Он неохотно расставался с восхитительной прострацией, когда, улетая, сбросил с себя жизнь, как сбрасывают на скаку тяжелую косматую бурку, испытав огромное облегчение. Теперь эта бурка снова наваливалась ему на плечи, и он чувствовал ее тяжесть.

— Они заключили между собой неписаный договор. У них есть разветвленная сеть сторонников в партии, в культуре, в органах безопасности. Наверное, у них есть свои пароли, опознавательные знаки, тайные ритуалы. Они — заговорщики, подпольщики и, как любые подпольщики, беспощадны к изменникам. Не дай себя связать обязательствами. Не заходи слишком далеко в этом опасном общении. Я их боюсь.

— Буду внимать твоим советам. Я бываю в разных обществах, в разных кружках. Как, впрочем, и надлежит писателю. Меня интересует не личный успех, а новый опыт. Здесь, в твоем доме, мне открылся новый опыт, и главное в этом опыте не кружок твоего мужа, а ты. — Он пребывал уже в реальном пространстве и времени. Восхитительная невесомость и пустота опять сменились вещественностью материального мира, который властно тянул своей гравитацией.

— Иногда мне кажется, что Марк догадывается о нашей связи, но делает вид, что не замечает. Он мой муж, но я до сих пор его до конца не знаю. Он благородный и низменный. Проницательный и одновременно слепой простачок. Тяготится своим еврейством и его культивирует. Быть может, он и есть «масон», о котором говорят шепотом, но никто никогда их не видел.

— Чувствую, между вами есть какая-то тайна, но не хочу ее знать. Как есть тайна между тобой и твоим братом. И тоже не хочу ее знать.