Надпись

— Помните, как тетя Катя рассказывала нам о своей поездке в Италию, где вместе с археологами раскапывала Помпеи, зарисовывала сохранившиеся фрески? — Это уже говорила Вера, хватаясь наугад за одно из бесчисленных, драгоценных воспоминаний. — А потом наша Катюша, «бестужевка», кисейная барышня, после лагеря, в ссылке преподавала немецкий в школе рабочей молодежи. Если бы вы видели, как она водочку пила в окружении своих учеников, как могла под горячую руку пульнуть в них острым словечком…

— А дядя Коля продолжил свои занятия живописью? — спрашивала Тася, и лицо ее исполнилось нежности при воспоминании о дорогом человеке. — Помню его картину, написанную зеленой краской. Огромное зеленое дерево, под ним зеленая скамья, на скамье девушка в зелено-изумрудном платье, и перед ней на коленях, весь в зеленом, молодой человек. Мой знакомый увидел эту картину и тихонько съязвил: «Не люби — позеленеешь!»

— Дядя Петя, вернувшись из лагеря, смастерил чудесную низенькую скамеечку, которую инкрустировал перламутровыми пуговицами. «Тифлисская скамеечка» — так он ее называл. Он подарил ее тете Мане, а та в Ленинграде, в блокаду, спасаясь от холода, истопила эту скамеечку в печке. — Это говорила мать, покрываясь от нежности легким румянцем, отчего увядшее ее лицо на мгновение расцвело и помолодело.

— Наша мама была удивительная. — Вера подхватила воспоминание о матери, торопясь наделить им Тасю. — Уже в старости, за восемьдесят, не могла усидеть дома. Обожала ходить по магазинам. Ее знали все продавщицы, оставляли ей самые лучшие мясные косточки. Когда ехала в трамвае, могла подойти к вагоновожатой, и та останавливала трамвай в том месте, которое указывала мама, далеко от остановки. Неугомонная!..

Все трое громко, радостно засмеялась, похожие в смехе, одинаково вздрагивая плечами, прикрывая смеющиеся лица ладонями. И тут же осеклись, погрустнели, разом посмотрели на часы, приближавшие время их расставания.

— Нам бы хорошо помолиться втроем, — робко сказала Тася, будто предстоящее расставание предполагало прощальную молитву.

— Ну ты же знаешь, что мы атеисты! — вспылила Вера, заряжаясь негодованием. И тут же притихла, понимая, что нет больше времени на пререкания и скоро они навсегда разлучатся.

Пили чай со сладким яблочным пирогом, черный, душистый, как любили заваривать его старики. Мама подала чашку бабушке, и та в постели с наслаждением пригубила дегтярный напиток, взяв в рот крохотный кусочек сахара.

— Как хорошо, — благодарно сказала бабушка, возвращая чашку.

— Мои милые сестры. — Тася пугливо и умоляюще посмотрела на часы, а потом на сестер, и ее величавое, большеносое, с благородной сединой лицо стало торжественным, проникновенным. — Я счастлива тем, что Господь дал мне на старости лет возможность испытать это чудо — свидание с вами, с Россией, с дорогими могилами. Я так благодарна вам за прием, за гостеприимство. Вы окружили меня таким вниманием и любовью, столько сделали для меня. Впервые за долгие годы я почувствовала, что такое семья, отчий дом, бескорыстная родственная любовь. Я виновата перед вами, причиняла вам хлопоты, огорчения. Не всегда понимала вас. Была порой бестактна, стараясь обратить вас в мою веру, не сознавая до конца, какую трудную жизнь, исполненную страданий и утрат, прожили вы. Виновата, что столько лет не извещала вас о себе, но просто боялась причинить вам вред. Какая боль, какая любовь охватывает меня при мысли, что не успела повидаться с мамой, с дядей Колей, дядей Мишей, тетей Катей, со всеми нашими дорогими и близкими. Я уношу в моем сердце нежность к вам. Буду вспоминать ваши любимые лица. Тетю Настю, как она лежит сейчас умиротворенно под алыми маками, которые когда-то сама вышивала. Тебя, Верочка, как ты хорошо и красиво сидишь сейчас в своей кофте с резной брошью, которую я помню еще на маме. Тебя, моя драгоценная Татьяна, твое участие, твою необыкновенную сердечность, которую ты сберегла невзирая на все невзгоды и горести. Буду вспоминать тебя, дорогой Миша, твою добрую жену, великолепных, очаровательных детей, вашу чудесную русскую избу среди неповторимой родной природы. Всем вам огромное спасибо и низкий поклон!

Она наклонила тяжелую, с белыми буклями, голову. Ее бирюзовые глаза наполнились прозрачными слезами, веки покраснели, и она быстро приложила к глазам платок с синей каемочкой.

Все были взволнованы этими словами прощания. Мать справилась с волнением, дождалась, когда успокоились ее дрожащие губы.