Надпись

Коробейников едва стоял на ногах. Ему казалось, что голова его горит, подожженная молнией, и на плечах у него смоляной факел. Хотел уйти вниз, но толпа сжимала его, окружала клейкими потными телами.

Это был Ад, средневековый, описанный Отцами Церкви, начертанный на стенах храмов, упрятанный в раскаленную сердцевину Земли. Сюда собирали грешников, проживших земную жизнь. Их уводили из-под солнечных небес, отрывали от цветущих лугов, комфортабельных дворцов, намоленных храмов. Они оставляли на поверхности нажитые богатства, королевские короны, маршальские мундиры и почести. Голые, беззащитные, помещались под своды громадной пещеры, где получали воздаяния за грехи. За растление малолетних, отцеубийство, предательство благодетелей, прелюбодействие, ложь, страсть к наслаждениям, неутолимую гордыню, насилие над слабыми мира сего. Дети отвечали за грехи отцов. Отцы — за провинности детей. Брат — за преступления брата. Род страдал за окаянный проступок пращура. И все вместе мучились за неотмолимый, первородный, не имеющий имени грех, который коренился в каждой сотворенной плоти, замутнял каждую рожденную душу.

Коробейников проваливался в обморок, снова всплывал в сумеречную огнедышащую явь, которая казалась бредом. Его проворачивали на огромном мокром колесе, раздирая суставы и сухожилия, — воздаяние за совершенный в детстве грех, убийство черно-фиолетовой жужелицы, которая хрустнула у него под каблучком, слабо, после смерти, шевелила вялыми лапками. Его клали на противень с углями, на которых он скакал животом, обжигая пупок и пах, — за кратковременную, легкомысленную связь с провинциальной девушкой, которая влюбилась в него, а он, не простившись, уехал, забыв ее любящее милое лицо. Выдирали железными щипцами язык, оставляя окровавленный трепещущий корень, — за написанную в газету статью, где он погрешил против истины. Втыкали под ребро раскаленный докрасна шкворень — за не оставлявшие его гордыню и честолюбие.

Коробейников с помраченным сознанием стал выбираться из толпы, намереваясь спуститься вниз, куда опадали охлажденные клубы пара и где свист березовых прутьев казался избавлением от огненной пытки.

— Оставь Елену, — услышал он рядом и обморочно поднял глаза. Саблин, весь маслянистый от пота, стеклянный, светящийся, ярко и беспощадно смотрел на него. — Слышишь, оставь Елену. Твоя роль исполнена. Марк отнял ее у меня, воспользовался моим несчастьем. В минуту моей немощи и бессилия отнял ее у меня. Выменял, как еврейский меняла. Пользуясь своими еврейскими связями, избавил меня от тюрьмы, а взамен взял Елену. Она пошла на эту жертву из-за любви ко мне. Марк отобрал ее у меня, ты отобрал у Марка и теперь верни мне. Я забираю ее с этого невольничьего рынка. Забудь о ней.

Обращенье на «ты», бездушное, пышущее жаром пространство, скользкие доски под босыми стопами — все приближало обморок. Услышанное казалось наваждением излетевшего из пекла безумного духа.

— Не понимаю, о чем ты?.. Надо спуститься вниз… Эхо мешает понять смысл твоих слов. — Коробейников чувствовал приближение теплового удара. Кровь вскипала перегретыми частицами, гудела в висках. В глазах плясали фиолетовые вензеля.

— Не обольщайся, она не любит тебя. Это я все подстроил. Познакомил вас. Ей напел о твоей божественной книге. Тебе — о твоей избранности и гениальности. Ты всего лишь приманка, подсадной селезень. Елена пленилась твоими радужными перьями, которые я на тебя наклеил. Вырву их, и ты опять превратишься в одного из бесчисленных литературных дебютантов, к которому никогда не явится настоящий успех. Ужасные обстоятельства заставили меня уступить Елену этому напыщенному еврею. Но теперь я забираю ее из плена. Ты только средство. Я тебе благодарен. Теперь ты должен исчезнуть.

Саблин энергично шевелил губами. Звук его слов смешивался с гулом в висках, с криками и воплями преисподней. Коробейникову казалось, что изо рта у него, из розовых губ вырывается прозрачное синее пламя. Он был не грешник, не жертва адских пыток, а в своей статной силе и обнаженной красоте казался хозяином этой кромешной пещеры, одним из духов, что вырвался из зева печи, облекся в сияющую плоть.

— Ты хочешь сказать, что Елена была твоей возлюбленной? Ты жил с сестрой как с любовницей?

— Мы одна кровь, одна суть. Принадлежим друг другу среди отвратительного, поганого мира. Над нами совершили насилие, разлучили. Елена принесла себя в священную жертву, но теперь она ко мне возвращается. Я знаю о ваших отношениях до мельчайших подробностей. Она мне сама рассказала. Иногда мне хотелось тебя убить, но ты ничего не ведал. Теперь ты знаешь. Предупреждаю, оставь ее добровольно. Иначе я кину в твой дом гранату. И вся твоя убогая домашняя утварь, твоя утлая библиотека, дурацкая машинка «Рейнметалл», на которой ты строчишь дурацкие тексты, твоя доверчивая, похожая на крольчиху жена, наплодившая тебе двух крольчат, — все это взлетит на воздух к чертовой матери. Не принуждай меня к этому.