Носилки с грохотом вкатили в «Скорую». Медики мигом наладили капельницу и укрепили на руке пострадавшей манжетку тонометра.
Ирина Леонидовна медленно повернула голову, нацелила на меня ставшие огромными бездонно-черные зрачки и спросила:
– Боря где?
Я сразу вспомнил тело под грязным брезентом и опять соврал:
– С ним полный порядок. Его отвезли в лечебницу, в ту, где борются с церебральным параличом.
Ирина Леонидовна вздохнула:
– Да, правильно, спасибо. Я умираю.
– Что вы! – зачастил я. – Вас быстро поставят на ноги! Завтра уже танцевать сможете.
– Нет, он стрелял в меня.
– Кто?
Лицо женщины стала заливать синюшная бледность. Один из врачей быстро сделал Ирине Леонидовне несколько уколов, второй схватился за мобильный телефон, очевидно, хотел предупредить больницу о том, что к ним везут тяжелого больного.
Внезапно Ирина Леонидовна открыла глаза.
– Слушайте, – просипела она, – я точно умру, а сын останется, его обманут, вы должны, обязаны… вы… сделаете, да? Пообещайте! Вы похожи на честного человека, не обманите!
– Хорошо, хорошо, – я попытался успокоить несчастную, – завтра поговорим, я выполню все, а сейчас не тратьте силы, просто поспите.
– Завтра не будет, – неожиданно четко произнесла Ирина Леонидовна, – умру скоро, я это чувствую. Не скончалась до сих пор лишь по той причине, что мне надо устроить судьбу Боречки. Я вас озолочу, только поклянитесь, что никогда не бросите моего мальчика. И упаси вас господь обмануть меня. Если сын хоть раз заплачет, я вас и из могилы достану.
Глава 26
Я решил, что у Ирины Леонидовны помутился рассудок. Такое бывает с людьми, которые отравились едким дымом. И еще я испытал сильнейшее желание сказать несчастной правду: ваш сын погиб. Но удержался и произнес:
– Хорошо, только не волнуйтесь, я готов вас выслушать. Но подумайте, если речь пойдет о деньгах, то нужно ли говорить об этом сейчас и здесь, в присутствии посторонних? Может, потом побеседуем, наедине, без врачей.
– Они не понимают по-русски, – отчетливо ответила Ирина Леонидовна, на которую самым лучшим образом подействовали уколы и капельница.
На лицо пострадавшей вновь вернулись краски, и голос ее обрел твердость, даже резкость.
– Меня везут в клинику Святой Марии, я слышала, как доктор говорил, – сказала Вондрачкова. – Это далеко отсюда, другой конец города, через реку, доберемся через полчаса, не раньше. Я как раз успею все рассказать, только не перебивайте. Слушайте. Поручаю вам Боречку, хотя понимаю, что возиться с больным – не сахар. Но Боря принесет вам деньги.
Делать нечего, пришлось, кое-как умостившись на откидном железном сиденье, внимать Ирине Леонидовне. Она могла в случае моего отказа сильно разнервничаться, что усугубило бы ее и без того плохое состояние.
Ирина Леонидовна начала рассказ. Очень давно она, студентка МГУ, встретилась на лекциях с чехом Карелом Вондрачковым. Молодые люди полюбили друг друга и, преодолев все препятствия, благополучно поженились. В прежние, коммунистические, времена это было совсем непросто, но, как верно поется в одной песне, любовь сметает все преграды и разбивает все замки.
Карел и Ира жили вполне счастливо, у них родился сын Иржи. И первые десять лет семья не испытывала никаких трудностей. Карел отлично зарабатывал, Вондрачковы имели в Праге квартиру и даже могли себе позволить отдыхать на море. Горе пришло в их семью, когда Иржи исполнилось тринадцать. Мальчик начал жаловаться на усталость, стал плохо учиться, перестал играть в футбол. Обеспокоенная мать отвела его к врачу и узнала страшный диагноз: лейкоз.
Карел сразу понял: Иржи не жилец. Только не подумайте, что Вондрачков бросил жену в тяжелую минуту. Нет, он вместе с ней пытался спасти мальчика. В ход шло все: бешено дорогие лекарства, операции, но особого результата не было. Иржи таял на глазах. И тут Ирина узнала, что беременна.
Она впала в истерику и хотела бежать на аборт, но Карел остановил жену. Он, в отличие от супруги, сохранил четкость мышления и все хорошо рассчитал. Иржи суждено умереть, лейкоз не поддается лечению. Ира сейчас родит еще одного ребенка, хорошо бы девочку, и заботы о младенце отвлекут мать от горя.