Надвигается шторм (СИ)

— Отречение, — не вижу смысла лгать, результаты тестов всех неофитов хранятся на серверах в Эрудиции, и пусть сейчас считаться Отреченным равно, что изгоем — смотрят косо, будто все члены фракции тайно или явно относят себя к повстанцам.

Мне нечего скрывать. Я знала, что получив в родной фракции высшее медицинское, смогу гораздо эффективнее помогать людям, нежели если буду лазить, как мышь, по трущобам и разливать афракционерам похлёбку. До Восстания Отречение было правящей фракцией, и никто не сомневался в правильности этого выбора, пока его Лидеры не скомпрометировали себя сами. Чего только стоил тот скандал с Маркусом Итоном, его сыном и его сбежавшей от рукоприкладства женой.

— Всё ясно с тобой, — бросает он мне почти презрительно, пьёт крепкое крупными глотками, запрокидывая голову и почти не морщась. Я бездумно считаю чернильные фигуры, выбитые на его шее. Четыре квадрата, восемь прямоугольников. Или нет? — Ты неплохо держишься. Лучше, чем многие урожденные неофиты. Но ещё раз полезешь под пули или нарушишь приказ, отдам под трибунал.

Он бросает мне это беззлобно, а я не ощущаю ни страха, ни взыгравших мук совести, которые слишком часто преследуют меня. Алкоголь начинает действовать, развязывает мне язык. Мне тепло, хорошо и спокойно; странно, я больше не ощущаю себя довоенным экспериментом Павлова, где «Эрик» равно «смятение и страх».

— А твой тест? Бесстрашие?

— В правду или действие хочешь сыграть? Со мной не интересно, я всегда выбираю правду, — он лукаво усмехается, передаёт мне бутылку. Она пуста уже наполовину, и я здесь почти не помогла; на один мой глоток приходится его пять. — Эрудиция. Бесстрашие — мой осознанный выбор. Скучала по мне?

Я давлюсь, захожусь кашлем, а чёртов Лидер смеётся в голос своей же потрясающе смешной шутке — сомнительно, что хотя бы одна живая душа в нашей фракции скучала по нему, скорее наоборот, его наскоро забыли, как ночной кошмар.

Впервые за то недолгое время в Бесстрашии я вижу его таким — открытым, без налёта спеси и яда, без претензий на превосходство, без явной или скрытой угрозы. Это непривычно, странно, и мне интересно наблюдать такие перемены. Пора прекращать пьянство, пока Лидер не стал казаться мне вполне симпатичным.

— Нет! — ни секунды не сомневаюсь в ответе. Я тоже всегда выбираю правду. — Помню, как ты и твои дружки посадили меня на шкаф в мужской раздевалке. Я пропустила все уроки! И сторож меня только вечером нашёл! — негодую по-настоящему, тру ладонями горячий лоб, вспоминая свой позор и тонны пролитых по этому поводу детских слёз.

Мне тогда было тринадцать, и не было никакого Восстания, и перспектива ползать под пулями не висела надо мной Дамокловым мечом. Сейчас я вижу кровь и боль почти каждый день, а ежеминутно держать баланс на грани жизни и смерти меня не готовили. Осознание этого пришло само, наползло, как штормовая туча на ночной горизонт почти незаметно, я надломилась, уверенность в завтрашнем дне исчезла, растворилась, как утренняя дымка тумана; мне не нужен психолог, чтобы понять в каком я дерьме. Не только я, мы все.

— А ты как была мелкая, так и осталась! — ну вот, опять, словно десятка лет как не бывало. Он откровенно издевается надо мной, смотрит прямо в глаза и скалится, а я по-прежнему закипаю, наливаюсь злобой, забываю, что я уже давно не мелкая, тощая девчонка, а вполне взрослый, состоявшийся Эрудит, который наточил зубы и теперь умеет за себя постоять.

— А ты как был засранцем, так и… — не успеваю закончить фразу; Эрик хватает мою шею и рывком тянет на себя. Инстинктивно выставляю вперёд руки, упираюсь ему в грудь, пытаюсь выдержать стремительно убывающее между нами расстояние. Кажется, забываю, как нужно дышать — влажный поцелуй с привкусом табака напрочь выметает из моей головы даже элементарные рефлексы.

Я не настолько пьяна, чтобы потерять над собой контроль, но осмелела достаточно, чтобы на поцелуй ответить. Мою стройную систему анализа данных снесло, остался лишь мерцающий синий экран и набор цифрового кода «Ошибка ввода данных»; я комкаю на его груди податливый хлопок, стискиваю ткань в кулаке, тяну на себя. Алкоголь задвигает в тёмный, пыльный ящик все навязанные цивилизацией стереотипы и социальные нормы. Чёртов инстинкт самки, всегда хочется того, кто сильнее — духом, телом, всем вместе в совокупности, не важно. Хочется того, с кем можно без оглядки забыть обо всём, прекратить строить из себя сильную, когда беспомощно сжаться в комок у стенки кажется единственным выходом.

Как долго у меня не было секса, и можно ли назвать сексом пребывание в организме члена в среднем в течение семи минут, да было так давно, что я уже и не помню это ощущение. Может, предупредить, что в этом деле я не очень.

— А я проверю. — Кажется, я произнесла это вслух, бестолочь. Эрик прижимается лбом к моему, крепко удерживая меня чуть ниже затылка, а мне становится до жути весело; кусаю губы, чтобы не рассмеяться. — Идём.