Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982

Нет, я определённо не ко времени избрал свой визит к Кеворкову. Человек только вступил на новую, весьма высокую должность. Авансом было отпущено ему всё: и орден, и пост. Надо было заслужить их. Нужны были жертвы, веские доказательства верноподанности, холопства, раболепия и, в первую голову, нелюбви к армянам. Особенно к тем, которые наезжали из Армении. В этом смысле я был лакомым куском, находкой. Почему бы этому бизону не воспользоваться ситуацией, показав себя во всем блеске? И оказал приём, при свидетелях: одна русская женщина, сотрудница обкома, и секретарь горкома партии.

Разговор был более чем странный: Кеворков говорил со мною как с лидером дашнакской партии, не меньше, с ходу вылив на голову Армении ушат непристойностей…

А к концу нашей «беседы» секретарша в маленьких сжатых в горлышке стаканчиках внесла чай.

Я с удивлением посмотрел на запоздалый знак гостеприимства и, не прикоснувшись к своему стакану, вышел из кабинета.

Пришла сестра сделать укол. Нечего делать, прячу тетрадь. Я весь внимание. Глотаю курантил, сустак. Сестра довольная уходит. Мой напарник ведёт себя тише воды ниже травы. Только что унесли целую пирамиду с капельницей. Слава богу, я эту стадию прошёл.

Я уже не помню, как после ухода сестры этот пройдоха Кеворков снова «заявился» ко мне. Ему ведь наплевать, что он непрошеный гость, что сказали бы о нём Тувим или Тагор. Или что скажем мы, его современники. Ему достаточно одной улыбки, одобрительного кивка Гейдара Алиева, его кумира и вдохновителя по части выживания армян из вверенного ему «прихода».

Давно сказано: на сто хороших людей хватит одного подлеца, чтобы доконать человека. На мою жизнь хватит одного Кеворкова.

Утечёт немного лет, может год- другой, время унесёт это имя, заметет его чёрный след. Уверяю, никому из знакомых, по образному выражению того же Тувима, скучно от такой потери не станет. А пока он есть, коптит наш воздух, мы снова и снова, искушая терпение читателя, будем говорить о нём, о новых и новых его кознях одна умопомрочительнее другой.

На элетротехническом заводе это было. Шло отчётно-выборное партийное собрание. Были выдвинуты кандидаты в члены бюро. Из одиннадцати кандидатур – двое азербайджанцев. Напомним: рабочие и служащие завода, в основном, армяне. Одна из выдвинутых кандидатур от азербайджанцев прошла единогласно. Это был хороший рабочий, передовой производственник, его на заводе любили.

Против другой были возражения, она не прошла.

На другой день Кеворков вызвал администрацию завода, партийный актив.

– То, что произошло вчера на отчётно-выборном собрании, называется ереванизмом. Если так будет продолжаться, можете лишиться партбилета, – без обиняков заявил Кеворков.

Вызванные в обком не сразу нашлись, что ответить. Берёт слово рабочий, выступивший на собрании против второй кандидатуры:

– Выступив против Г., я имел в виду его деловые качества и ничего более. Г. часто прогуливает, недисциплинированный, производственных планов не выполняет. Зачем такого выбирать в бюро?

Кеворков оборвал оратора, не дав ему договорить. Не хотел слушать и других. Обрывал на полуслове. Если тот говорил против.

– Вот ты, – тычет он пальцем в одного из присутствующих. – Почему голосовал против?

Человек встал:

– Какой Г. работник, мне лучше знать. Я начальник цеха. Г. – бездельник и никудышный человек. Впрочем, о нём уже здесь достаточно говорили. Мне нечего больше прибавить.

– Но ты не сказал главного, – заметил Кеворков.- Ты голосовал против совсем по другой причине.

– Интересно! По какой же?

– По причине ереванизма,- грозно изрёк Кеворков. – Ты голосовал против, потому что твои родственники живут в Ереване.

– Но мои родственники живут ещё и в Баку, – с усмешкой ответил ему начальник цеха.

– Ну и дай бог им здоровья. Но я говорю о родственниках, которые живут в Ереване…

И дальше на том же уровне. Вызванные в обком получили здоровую взбучку, а отвергнутая кандидатура стала членом парткома.

Каждая минута, проведённая на больничной койке, кажется мне не потерянным временем, а приобретением. Она даёт мне возможность на досуге подвести итоги прожитой жизни.

Итоги пережитого! Разве всё то, что пронеслось над твоей головой, через что ты прошёл, можно втиснуть в скупые строки? Жизнь каждого из нас, если ты не холуй и не бизон, – это сплошные преодоления, землетрясения души, разные голгофы…

За месяц до инфаркта я побывал в Ашхабаде – был приглашён на съезд писателей Туркмении.

Признаться, я был очень обрадован этому приглашению. В Ашхабаде жил один из сыновей дяди, Артавазд Оганесян. Сюда его занесло после многих скитаний по белу свету. Бежал из села во время раскулачивания. Сейчас ему без малого пятьдесят. Ветеран войны. Работает шофёром. Ещё крепкий, ладно сбитый мужик. У него четверо сыновей. Все они в отца – ладные, крепкие.

Низкий поклон Туркмении, её людям. Двоюродный брат жил хорошо. Две комнаты в новом доме. Достаток. Дети. Внуки. Небольшой садик с виноградником. Но его, Оганесяна, неудержимо тянуло домой, в Норшен.