Наедине с собой (СИ)

Ну и настырная девица, эта N! Приехала с братом к родительскому дому, где я брал вещи. Тот

меня вызвал и укатил восвояси. А N. мне заявляет, что, если я не передумал (?!!) на ней женится, то она… поедет в столицу вместе со мной. Так сказать, не откладывая брачное свидетельство в

долгий ящик.

Не нашел ничего умнее, как заявить, что на днях ко мне приходила девушка, которая провожала

меня в армию. С нею, дескать, приключилась беда. Она стала женщиной. А поскольку такая она

теперь никому не нужна, я считаю своим долгом жениться на ней, дабы спасти от позора.

N., страшно разозлившись, обозвала меня придурком. Что несравнимо лучше, чем мужем!

***

На первой же неделе – диктант на украинском языке. Через день преподавательница М. Каранская

раздает и попутно комментирует. У меня – троечка. И первая ошибка, которая выделена, как все

остальные, красным – в… фамилии. Я поднимаю руку и объясняю, что так написано в паспорте.

Это не производит никакого впечатления. Я слышу в ответ:

– Я же не виновата, что твоим родителям паспорта выписывал неграмотный человек! Зато я знаю: в украинском языке «з» и «с» не удваиваются. Поэтому ваша фамилия на украинском языке

правильно пишется «Сухомозький». Без всяких чуждых ей «с».

– Но я ведь не виноват, что паспортист попался неграмотный. И почему его ошибка спустя энное

количество лет приписывается мне?

– Я тоже невиновата, что он неграмотный! А за ним малограмотность проявляете и вы, студент

университета!

– Так мне что, паспорт менять?!

– Нет, лучше грамотность повышать!

Ничего, кроме неудовольствия преподавательницы, я не нажил из этих первых в качестве студента

дебатов. Впоследствии, как я ни отвечал, выше «четверки» у нее не получал. Да и среди друзей с

тех пор закрепилась вторая, наряду с «Сухой», кличка – «Малограмотный».

Впрочем, если перейти к менее – с моей точки зрения! – грустному, то мой диктант, несмотря на

«неправильную» фамилию, смотрелся на фоне некоторых других еще очень и очень. «Рекорд»

установил Георгий Л. (он русский по национальности и никогда украинский язык не изучал) – 102

ошибки на три неполных странички текста.

***

Позорнейшее ЧП на нашем курсе. За воровство отчислена Александра Б. – невысокая девушка с

русой косой. Поверить в подобное я долго не мог. Ну не может быть, чтобы будущий журналист –

совесть народа! – воровал. Увы, все оказалось правдой.

Оказывается, Шура, взяв на почтовой раскладке в общежитии извещение на перевод какой-нибудь

из однокурсниц, ей его не передавала, как это обычно делается. Она в течение двух-трех дней

заполучала чужой паспорт, шла на почту и получала деньги. Потом паспорт клала на место. Через

неделю-другую, как правило, поднимался шум. Однако понять, как афера проворачивалась долго

понять не могли. Наконец, одна из студенток (прямо-таки Пинкертон в юбке!) отчего заподозрила

именно Шуру. Все остальное было делом техники. Перевод, о котором якобы получательнице

ничего не известно, паспорт нарочито лежащий на видном месте и…

Более того, по утверждениям преподавателей, маленькая девушка с русой косой, штурмующая

факультет не первый раз, грешила аналогичным образом и год, и два назад во время сдачи

вступительных экзаменов.

Никак не могу придти в себя.

***

У меня – архипроблема. Нужно становится на комсомольский учет, а я-то из него как раз и

исключен. Сначала потянул резину. Потом заявил, что билет и учетную карточку у меня украли в

транспорте. Надеялся: а вдруг, пожурив, выдадут новые документы. И что я узнаю? Товарищ, которого я не раз возил к родителям и делил в столице хлеб-соль, в мое отсутствие на собрании

заявил:

– Надо еще проверить, как он их потерял!

Запахло жареным. Если узнают, в тот же день распрощаюсь с университетом. Решил играть ва-

банк. Пошел в райком комсомола (не стану по известным обстоятельствам называть, а какой) и

рассказал третьему секретарю историю об украденных документах. И санкциях, могущих в связи с

этим событием, возникнуть. Дама, немного посомневавшись, махнула рукой:

– А, ладно! Фотографии принес? Хорошо. Садись пиши заявление о вступлении.

– Но если увидят – а увидят непременно – что я вступил в ВЛКСМ в 1971 году, возникнет вопрос: во-первых, почему не принимали раньше; и, во-вторых, а что же тогда у меня стибрили?

– Не умничай! Пиши, пока тетя не передумала! – секретарь углубилась в бумаги.

Через пять минут я уточнил:

– А что указать в графе «место работы»?

– А ты где трудился до армии?

– На кирпичном заводе.

– Вот и пиши «кирпичный завод».

Вручая через час (я как раз успел сбегать за бутылкой «Шампанского» и шоколадкой, которые, справедливости ради надо сказать, секретарь долго отказывалась взять) новенький комсомольский

билет, она сказала:

– В нем дата приема стоит первичная – 1964 год. А в секторе учета указан нынешний.

И поймав мой несколько непонимающий взгляд, добавила:

– Да с приемом рабочих у нас ныне напряженка, так что один труженик кирпичного завода

существенно изменит общую статистику. Давай, носи билет с гордостью и больше не зевай!

Фу-у, наконец, и я состою на учете и могу с полным правом посещать комсомольские собрания. И