Наедине с собой (СИ)

Смотрел по ТВ репортаж о праздновании в Красноводске 60-летия Октябрьской революции. Боже, до чего убог язык диктора! Хотя в отдельных случаях его можно и оправдать. В самом деле, как

ему интересно прокомментировать, к примеру, успехи местного хлебокомбината, досрочно

выполнившего годовой план? И задумается ли диктор (а заодно и телезрители) над следующей

парадоксальной ситуацией?

В стране, согласно статистическим сводкам, все больше употребляют мяса, масла, молока и т. д., идет борьба за экономию хлеба, а планы… перевыполняются. Да еще за выпуск сверхплановой

продукции идет нешуточная борьба, поощряемая и подогреваемая партией. Да еще наращиваются

производственные мощности – тоже с опережением графиков. Заметьте: никакого роста населения

в это время нет наблюдается. Куда же девается хлеб – это воистину народное достояние.

Не в корыта ли свиней и на свалки? Разумна ли такая политика?

К тому же, о конкретном предприятии. Оно хоть и перевыполнило план, но хлеб выпускает

отвратительнейшего качества. Как будто запамятовали, что 11-я пятилетка – эффективности и

качества. А чего же? Их и так с экрана ТВ хвалят.

***

Первичная парторганизация областной газеты «Знамя труда», где я начинал работать и где состою

на учете, посчитала (случай беспрецедентный!) переезд из одной республики в другой

уважительной причиной для того, чтобы еще на год продлить мой кандидатский стаж.

Узнали бы в Чернухах, полосу бы вверх ногами выпустили!

1978 год

Гостиница – общежитие – бывшая конюшня – гараж. Это все – наши крыши над головой начала

трудовой деятельности в Красноводске. Предпоследняя пусть вас не пугает – конюшню за десятки

лет до нашего приезда строители переделали в ведомственный жилой дом без удобств. А

поскольку он шел под снос, то в освобождающиеся квартиры никого не заселяли. Но нас (под

честное слово, что претендовать на жилье не станем) пустили.

Постепенно – один за другим – остающиеся жильцы переселялись в благоустроенные квартиры. И

вот выехали последние. Барак отключили от электричества (отопление изначально было печное, а

удобства – во дворе). И вот как-то ночью мы с женой просыпаемся от глухих ударов в дверь. Не

стука, а именно ударов. Притом таких, что становится понятно: дверь намерены высадить.

Схватив топор (его наличие обуславливалось необходимостью колоть дрова), ору благим (и не

благим – тоже) матом. Удары прекращаются. Слышится шепот. Потом шаги уходящих людей.

Выглядываю в окно: три лба весьма приличной (в смысле объемов) наружности.

Утром обнаружили, что дверь снаружи действительно изрублена. Что бы это значило?

Разгадка нашлась в тот же день. Придя с работы, мы обнаружили десятки людей, разбирающих

деревянной дом по частям. По всей видимости, охотники за стройматериалом ломились ночью и к

нам. Откуда им было знать, что в одной квартире отрезанного от всех благ цивилизации барака

еще обитает народ? Надо сказать, что до тех пор, пока мы не переехали в гараж знакомых, нашу

квартиру «охотники за сокровищами» не трогали, хотя из остальных утащили даже полы.

***

Агентами служащих похоронных бюро назвали потому, что более точное «товаровед» звучит по

отношению к «материалу», с которым они имеют дело, не совсем этично.

***

Январь. Туркменская зима. Где-то +8 градусов. К нам с женой вчера вечером заглянул в гости

заместитель редактора областной газеты «Знамя труда», в которой я доблестно трудился аж десять

месяцев, Эдуард Гомолинский. Водитель привез его около шести, а вернуться забрать должен был

в 23.00.

И вот час «икс» пробил. Водитель – туркмен по национальности – явился за шефом со своим

другом. Зашли в квартиру (на первом этаже). Начались пьяные «на посошок» и т. д. Я, несмотря на

то, что был изрядно подшофе, услышал, как водитель ни с того, ни с сего нахамил моей жене.

Потребовал извинений. Он меня толкнул. Я врезал ему в челюсть. Да с таким смаком, что он

улетел в окно. Зазвенели стекла. И… фонтаном брызнула кровь – она оказалась даже на стенах. Я

понял: парню полоснуло по венам, надо его спасать.

Крикнул жене, чтобы быстро чем-нибудь сильно перетянула руку. Та схватила простынь и начала

отрывать от нее полоску. А озверевший (он был под воздействием наркотиков, но я этого не знал) водитель, схватив кухонный нож, бросился на свою спасительницу. Тут вмешался Эдуард.

Потасовка разгорелась с новой силой. Едва мы вдвоем отобрали у водителя нож, как в квартиру –

двери оказались открытыми – влетели… милиционеры. Всем нам в мгновенье ока завернули руки

за спину и потащили на улицу. Я, было, попросил, чтобы разрешили что-нибудь обуть, но

напрасно. Так, в носках, и вели до отделения (оно находилось метрах в четырехстах от дома).

Заводят в дежурную. Велят нам с Эдуардом посидеть, пока приедет «Скорая» за водителем. У

меня появляется несколько минут, чтобы оценить произошедшее. Оценив, прихожу в полнейший

ужас.

Во-первых, я только восемь месяцев назад стал собственным корреспондентом «Туркменской

искры» по красноводской области. В аппарате меня знают слабо. И тут вдруг сообщение о

приводе в милицию. С работой, да еще в органе ЦК КПТ, придется распрощаться.