Наедине со временем

Отвечая на эти обвинения, Сталин в заключительном слове доклада лишь коснулся вопроса о Троцком, заявив, что тот дважды отказался от предложения стать заместителем Ленина в Совнаркоме. Сталин объяснял отказ последнего тем, что, очевидно, существует какая-то причина, не дающая ему возможность взять кроме военной еще другую, более сложную работу[113], прибегнув даже к прямым угрозам против выступавшего с критикой триумвирата Осинского: «…Если т. Осинский серьезно думает предпринять такие атаки против того или иного члена ядра нашего ЦК, я должен его предупредить, что он наткнется на сплошную стену, о которую, я боюсь, он расшибет себе голову»[114]. Какая жестокость, переходящая в наглость по отношению к товарищу по партии.

Сталинская аппаратная подготовка XII съезда, нерешительность Троцкого и неосведомленность большинства делегатов о борьбе внутри Политбюро привели к тому, что, по выражению Зиновьева, XII съезд «молчаливо» закрепил главенствующую роль «сложившегося ядра» в ЦК. Другая очевидная победа триумвирата и партийной бюрократии состояла в том, что из резолюции съезда по организационному вопросу оказалось выхолощенным содержание ленинских идей о внутрипартийной демократии и повышении роли ЦКК[115], сохранив бесконтрольную власть Политбюро.

Укрепив свои позиции на XII съезде, «тройка» во главе со Сталиным перешла к решительной расправе с инакомыслящими, первой жертвой которой стал арест видного деятеля компартии М.X. Султан-Галиева, резко критиковавшего сталинский проект «автономизации» в предсъездовской дискуссии, выразив несогласие с предложениями Сталина о принципах формирования союзных ЦИКа и Совнаркома, выступив за участие в высших органах СССР представителей не только союзных, но и автономных республик, что было названо Сталиным «мертворожденной, реакционной» идеей.

Однако Султан-Галиев и на XII съезде подтвердил свои требования о расширении прав автономных республик. После окончания съезда партколлегия ЦКК решила исключить Султан-Галиева из партии, снять его со всех постов и передать его дела в ГПУ. Сам Султан-Галиев был арестован по обвинению в создании националистической организации, выступающей против партии и Советского государства, но был освобожден, ибо начальник Секретного оперативного управления ГПУ Менжинский опроверг агентурные сообщения о связи Султан-Галиева с басмачеством. Но просьба Султан-Галиева о восстановлении в партии была отклонена.

С другими своими оппонентами Сталин не имел еще возможности расправиться так же сурово. Для устранения их с руководящей партийной и советской работы он использовал метод направления в «дипломатическую ссылку». Так поступили с Мдивани и Раковским, близким другом Троцкого, председателем Совнаркома Украины. Противоборство Раковского с линией Сталина на возрождение автономистского курса привело к тому, что в июне 1923 г. генсек обвинил Раковского и его единомышленников на Украине в конфедерализме, национал-уклонизме и сепаратизме. В результате Раковский лишился своего поста, став послом в Англии. Раковский писал 18 июля, адресуясь Сталину и партийному руководству: «Мое назначение в Лондон является для меня, и не только для меня одного, лишь предлогом для моего снятия с работы на Украине…»[116] О судьбе Раковского мы поговорим более подробно позднее.

Сталин постоянно лицемерит: в телефонном разговоре с Б. Пастернаком Сталин замечает: «Мы, старые большевики, никогда не отрекались от своих друзей». Так и хочется перечислить всех бывших поверженных друзей. Вспомним хотя бы Орджоникидзе, старых грузинских большевиков, работавших с ним в годы подполья, вспомним закрытие общества старых большевиков и политкаторжан. В годы репрессий не уцелел ни один из тех, кто отбывал с ним ссылки. Не о дружбе он думал в трудные минуты войны. «Он был убежден, что всеобщий страх – это и есть тот камень, на котором будет покоиться его незыблемая власть, и „врата ада не смогут одолеть ее“. Это и была главная ошибка его жизни»[117].