Наедине со всеми

Андрей. Сейчас — это сейчас, вот сейчас. (Поднимается с кресла.) Ты же не знаешь, что со мной происходит… и сейчас и не только сейчас. Я уже несколько лет очень больной человек. Да — да, Наташа, что ты так смотришь? Я очень больной человек. Я не могу точно назвать свою болезнь, но дело доходит до жути. По существу, я сейчас… не совсем нормальный. Всего боюсь. Если я, например, узнаю, что в райкоме или где-то было совещание, а меня не позвали, я уже начинаю нервничать, беспокоиться, переживать. Что бы это значило? Где я допустил промах? Кому не угодил? Я уже теряюсь в догадках, я уже никого не хочу видеть. Вечерами боюсь выключить телефон… вдруг я понадоблюсь, а меня не найдут. Меня должны находить сразу… я должен быть всегда на месте! А в отпуск как я ухожу? Это для меня мука, уйти в отпуск. Я боюсь отсутствовать. Я должен всегда присутствовать! Если бы не ты, я бы вообще в отпуск не ходил. А чем голова моя занята… часами, сутками, месяцами, годами? Это страшно… если бы записать мои мысли. Да там просто нет мыслей. Там кошмар. А как я вечно чего-то жду. Что меня снимут, подсидят. Потому что снять меня могут в любой день… меня в любой день есть за что снять. Я же за двадцать лет ни разу — ни в один год, ни в один квартал, ни в один месяц… нормально, честно план не выполнил. Хоть какой-то, хоть маленький, но мухлеж всегда был. А если буду по правде, оставлю план невыполненным два, три, четыре раза — меня тоже снимут. Если захотят. Чтобы меня снять, требуется только одно — чтоб кто-то этого захотел. Больше ничего не надо. Поэтому я все время что-то делаю, стараюсь, соображаю — чтоб ни у кого не возникало такого желания. Все время слежу, чтоб меня не переехали. Поэтому держусь за Щетинина. Для устойчивости. Все время помню: одному нельзя — сдунут, как перышко. Все время помню: кресел меньше, чем желающих сидеть в них. А что мне снится по ночам? Кто мне снится, ты знаешь? Мне все время снится Щетинин. Щетинин на работе, Щетинин по телефону, Щетинин дома, Щетинин во сне… будто на свете не один Щетинин, а тысяча Щетининых. Щетинин сидит не у себя в кабинете, а у меня в голове… У него кресло, у него стол, у него кровать у меня в голове! А когда я бываю собой доволен? Когда мной доволен Щетинин. А когда Щетинин бывает мной доволен? Когда во имя процветания треста я иду на какую-нибудь авантюру, но при этом его не замешиваю, беру все на себя. Тогда он просто от меня в восторге. И я тогда тоже сияю, дурачок. А как я курить бросил? Ведь сколько раз бросал — и не мог. Воли не хватало. А тут Щетинин бросил курить, и сразу воля нашлась, не курю уже год! Ему не нравилось, что на совещаниях дымят, и я подал пример. Теперь все бросили, у нас трест некурящих! А как я вообще к себе отношусь? Ты меня часто упрекаешь: я без чести, я без совести, я без жалости. Это неправда. У меня все есть, Наташенька, и честь, и совесть, и доброта… весь набор. Но это именно набор, как бывает набор инструментов. Надо быть умным — я умный, надо быть дураком — я дурак, надо быть слепым — я слепой, надо быть глухим — я глухой. Я могу быть любым, всяким, каким надо! Что требуется, то вытаскиваю из души. В зависимости!.. Ради дела… ради дела! Я же радуюсь, когда мне удается обмануть, схитрить. Радуюсь! Я же тогда, в тот вечер, пошел к Никитиной на новоселье в прекрасном настроении — дело сделал, липовых двадцать тысяч выбил, закрыл квартал! Спихнем недостроенный объект и идем в ресторан праздновать победу! Я же считаю дурачками, идиотиками людей, которые упираются, не хотят, сопротивляются. Я же считаю, что они не просто так — у них своя выгода. Мне выгодно врать, а им выгодно правду говорить! Я же в душе убежден, что все люди — хитрые, а кто не хитрый— тот дурак! Почему я Вадима, Олиного мужа, не люблю? Он делает, как я ему велю, но морщится, не хочет, душа не принимает. А я хочу, чтоб он был, как я. И я этого добиваюсь и, похоже, скоро добьюсь! Чтоб был, как я, раз работает со мной! А я, вот он я… портрет начальника, который закрыл квартал!.. А как я к тебе отношусь?

Наташа. Не надо!

Андрей. Почему не надо? Сейчас все надо! Надо! Я же знал, я же догадывался, что ты тогда вечером пошла к Кузьмину. Меня пот прошибал, меня колотило, но я молчал! Тоже, как и ты, боялся спросить, уточнить, надеялся, что, может быть, как-нибудь этого не было! Закрыл глаза!

Наташа. Андрей, не надо!..

Андрей. Надо, надо! Я не человек, я похож на человека, но я делаю вещи, которые человеку делать нельзя даже под дулом пистолета! Но теперь — хватит! Все! Я не хочу больше… раз так… раз такой ценой…

Наташа. Ты никогда уже не станешь другим…

Андрей. Ты не веришь?

Наташа. Не верю.

Андрей. Пожалуйста, не верь. Я тебя не прошу верить… наперед. Я без упрека… понимаю: мне очень трудно поверить. Я прошу только… меня не выгонять, от меня не уходить. Дать мне возможность.

Наташа. Я не верю, Андрей. Я год назад просила тебя — уйди. Это действительно могло бы что-то изменить, если бы ты это сделал. Но ты не сделаешь.