Наедине со Зверем

– Ты опять обманываешься! – выворачиваюсь я из его рук. – Мне без тебя не будет лучше! Не будет! Ты украл мою жизнь, подчинил её себе! Меня подчинил! Залез в душу! Я не смогу без тебя!

– Сможешь.

– Не суди по себе! – ору я. – Если ты холодная глыба без чувств, то я… я… нет…

– Упокойся, Вероника. Так будет лучше. Верь мне.

– Не хочу, – падаю я на пол. – Не хочу…

Он садится рядом, долго смотрит прямо перед собой, а затем переводит взгляд на меня, тянется пальцами к моей щеке, но я отстраняюсь, и он вздыхает:

– Когда пройдет время ты поймёшь, что я был прав. – Он поднимается: – Завтра к утру будут готовы новые документы, вечером ты уедешь. Ты не будешь в чём-либо нуждаться. Советую найти себя в каком-нибудь занятии и добиться, если не успехов, то удовольствия. Я верю, что у тебя получится, Вероника.

– Ты чёртов эгоист! – кричу я ему в спину и повторяю уже самой себе, когда дверь за его спиной закрывается: – Чёртов эгоист.

Глава 29

Илья

Разумеется, она не понимала тогда, что наше расставание необходимо. Во-первых, ей нужно было время, чтобы осмыслить смерть подруги, принять её, чтобы двигаться дальше. Рядом со мной у неё ничего бы не вышло. Каждая счастливая эмоция вызывала бы в ней сожаление. Время в дали от меня сможет дать ей понимание, хочет ли она быть со мной всем своим существом или предпочтёт и дальше винить себя и меня в смерти подруги. Пусть я и опасался, что она выберет последнее.

Во-вторых, я был обязан её обезопасить, укрыть от глаз тех, кто возомнил себе, что может пользоваться ей, как рычагом давления на меня.

И только убедившись в том, что она надёжна скрыта, что ей ничего не угрожает, я приступил к тому, что задумал. К уничтожению её отца.

Он сделал высокие ставки в нашей игре и проиграл только потому, что не учёл того, что я не привык изменять своим принципам.

В мире, где и в грош не ставят человеческие жизни, неизменным должно оставаться одно – собственные принципы. Иначе тебе не жить в ладу с самим собой. Иначе на твоей шее будут ездить все, кому не лень. Иначе, тебя и человеком назвать нельзя.

Что говорить о том, что, показавшись однажды кому-то слабым, то и мужчиной ты зваться не имеешь права.

Я поднимаю крышку ноутбука и против воли улыбаюсь, замечая очередное письмо с вложенными файлами от своего безопасника.

И чем же ты сегодня занималась, моя девочка?

Полагаю, Вероника ещё месяц назад догадалась, что я за ней приглядываю. Именно тогда на фото она стала выглядеть повеселей, что, конечно же, вселяло в меня надежду. Надежду на то, что она простила себя и меня.

Полгода.

Именно столько мне потребовалось времени, чтобы устранить Епифанова и всех его сподручных заодно.

Когда я не думал о делах, я думал о ней.

Я невыносимо по ней скучал. Сорваться и всё похерить мне не давали всё те же принципы. Теперь же, на примере Епифанова, любой недоброжелатель десять раз подумает, прежде чем лезть в мои дела и угрожать тому, что мне дорого. Последствия не стоят минутного триумфа мнимой победы надо мной.

Я невыносимо по ней скучал, но отчего-то оттягивал момент встречи.

Могу её вернуть хоть завтра, хоть сейчас!

Но…

Я не знал, как она воспримет известия о своём родном отце. Не знал, как отреагирует на моё желание вернуть её. Она могла решить, что без меня ей безопаснее. Спокойнее. Легче. Что я, продолжая заниматься тем, чем занимался, буду подвергать её и наших будущих детей угрозе. Могла решить, что я вновь её отвергну, когда решу, что это необходимо.

Да, я пробежался глазами по написанному ей «криминальному» роману.

Я не уйду от дел, как это сделал герой её книги. Не знаю, ждёт ли она этого от меня или просто фантазировала.

Но я рад, что она нашла дело, которое приносит ей удовольствие – на снимках она часто улыбается, когда работает за компьютером, сидя в кафе недалеко от своей квартирки. Каждый раз, когда я смотрел на эту улыбку, мне до скрежета стиснутых зубов хотелось сжать в кулаке расстояние, что нас разделяло, и выбросить в мусорку, как ненужный лист бумаги, чтобы самому коснуться её мягких губ.

Какой потерянной она была в первые месяцы… Её боль мог понять лишь я, потому что и сам страдал. Снова и снова крутил в голове свои планы, возможности и риски, чтобы вписать её присутствие рядом. А затем осознано воскрешал в памяти выворачивающий наизнанку ужас, который испытал, когда узнал, что её могут убить. Это воспоминание действовало как ушат холодной воды, ставя мысли на место. И я терпел. Терпел свою боль и ту, что доставил ей. С верой в то, что она однажды поймет меня и не возненавидит по-настоящему.

Снимки обнадёживали.