Наемник

– У меня появился животик, – сообщила она мне. – Я по-прежнему влезаю в большинство своих старых вещей, но животик все-таки есть. Мне не стоило бы пить столько пива. Забавно, но у меня жир не откладывается на бедрах, как у большинства моих подруг. Все идет в живот. Когда ты меня увидел сегодня, до того как мы разделись, я имею в виду, ты заметил живот?

– Нет, – соврал я.

Откровенно говоря, я не знаю, зачем она завела этот разговор. Мне понравился ее животик. Я смотрел на нее сверху вниз под углом и любовался в голубоватых отблесках телеэкрана плавными линиями, его мягкостью и чувственностью. Это зрелище начало снова возбуждать меня.

– А у тебя нет живота, Джордж. Это хорошо. Наверное, это армейская жизнь.

– Ну… Ты же знаешь, я не служу больше в армии, я говорил тебе.

Вот тут-то все и пошло наперекосяк.

* * *

Я обнял ее одной рукой – а она, вместо того чтобы наслаждаться моментом, снова заговорила о брате.

– У меня с самого начала были сомнения по поводу этого вторжения, – сказала она. – Теперь мне кажется, что надо было больше высказывать свое мнение, а не плыть по течению. А вот у Дэрила сомнений не было. Он хотел поехать! И ты видел, как вел себя Билли сегодня в ресторане. Что это? Все мужики такие, да, Джордж? Можешь ты мне объяснить?

Раз она спрашивает, значит, вероятно, никогда не узнает ответ. А из всех мужиков, к которым все это могло относиться, я подумал об одном: о ее муже Дэнни. За весь вечер она практически ни разу не заикнулась о нем. Она говорила только о Дэриле и о Билли. Но мне казалось, что Дэнни, скорее всего, тоже не выступает против войны. Дениза, наверное, не упоминает его из деликатности – ведь мы с ней сидим голые на кушетке в гостиной их общего дома.

– Нет, дело не в мужиках, – ответил я ей. – Что за мысль! Ты что, сексистка, Дениза?

– Ну пожалуйста! Ладно, я знаю, конечно, что там задействовано немало женщин, не одни мужики. Даже в той истории с пытками и то фигурировали женщины. Но я говорю в общем. Не будем вдаваться в тонкости. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

– Ты имеешь в виду жестокое обращение с заключенными.

Все это время она сидела привалившись ко мне, но теперь развернулась лицом.

– Не надо объяснять, что я имею в виду, Джордж. Во всяком случае, я говорю о Дэриле. Он не стал бы заниматься всем этим. Ты знаешь, он был честным парнем. Но я не могу тебе сказать, за что он умер… ей-богу, в наше-то время!

Я поцеловал ее волосы и снова притянул ее к себе.

– Точно, это жестоко. И жертвовать кому-то приходится всем, а кому-то – ничем. Даже Билли Брэнсон в этом смысле прав. В этих вопросах не может быть справедливого распределения. – Я говорил, я держал ее, прижимал к себе и одновременно чувствовал со всей определенностью, как Дениза отдаляется от меня. Как машина, что стремительно уменьшается на горизонте. Мои слова до нее просто не доходили. Но я все-таки продолжал: – Но есть и общая картина, от этого никуда не денешься, и у каждого в ней своя роль, в том, за что мы сражаемся, что защищаем. И никто не в состоянии пожертвовать ради этого большим, чем Дэрил.

– Пожертвовать ради чего? Вот что мне хотелось бы знать.

– Ну, ради всего того, что мы имеем и ценим! – Моя рука выразительным жестом рассекла воздух перед нами. Я хотел обозначить общество, наш родной город Гарден-Сити и все то хорошее, что есть в Америке. Но эффект почему-то получился слабее; показалось, что жест мой охватил лишь обстановку гостиной и наши обнаженные тела на кушетке.

– И ради этого нам обязательно надо было влезть туда? – спросила она. – Нет, я не понимаю. Честно. И хотя я ненавижу и боюсь тех, кто убил моего брата, я уверена, что мы теперь знаем о войне, в которой он участвовал, не больше, а меньше, чем раньше. Вот тебе и вся правда. Я чувствую… усталость. И печаль. Неужели ты не заметил этого, когда приехал домой, Джордж? Мы все такие печальные. Не все сознают это, но это правда. Все теперь не так, как прежде. Мы хотим развязаться и покончить со всем этим. Может, там пока иначе нельзя, не знаю, зато я точно знаю, что мы убили много людей… и еще, что их семьи страдают. Это еще больше людей, если начать подсчитывать. Как они смотрят на нас? Какими нас видят? Да, есть благие цели, которых мы пытаемся достичь, но есть и зло, которое запомнят эти люди. Запомнят все, в чем мы ошиблись, что сделали неправильно. Подумай об этих семьях, Джордж, об их сердечной боли. Дэрил пошел на войну не ради этого. Или те тюремные надзиратели на фотографиях… Ужасно, если люди в мире подумают, что Дэрил в какой-то степени сражался за них.

– Разумеется, нет! Нельзя разрешать себе даже думать об этом. И не думай об этих тюремщиках. То, что показывают по телевизору, – цветочки, на самом деле все гораздо сложнее. Поверь мне! Конечно, Дэрил сражался не за них.

– Но ведь мир сейчас смотрит на нас через эти фотографии!

– Значит, мир не прав. Черт бы их всех побрал!

– Совершенно не прав? Ты в это веришь? Неужели тебя это не шокировало?