Наемник

Он импульсивно протянул руку к настольной консоли и переключил селектор. По экрану замелькали изображения, пока он не увидел колонну солдат, марширующих через огромный открытый каменный пузырь. В этой огромной пещере они казались карликами.

Подразделение Десантников Кодоминиума маршировало через центральный район лунной базы. Палата Сената и правительственные кабинеты были намного ниже пещеры, столы глубоко похороненные в скале, что никакое оружие не могло уничтожить лидеров Кодоминиума внезапным ударом. Над ними были охраняющие их воины, а эта группа шла сменить охрану.

Лермонтов включил звук, но услышал не больше, чем четкий размеренный звук марширующих солдат. Они шли осторожно в низкой гравитации, приспособив шаг к своему низкому весу; и они, думал он, шагали бы столь же четко на планете с высокой гравитацией.

На них были ало-голубые мундиры, со сверкающими золотыми пуговицами, значками из темных, богатых бронзой сплавов, найденных на Кенникоте, береты, сделанные из какой-то рептилии, плавающей в Танитских морях. Подобно кабинету Гранд Адмирала, Десантники Кодоминиума демонстрировали влияние планет, находящихся во многих световых годах от Земли.

— Запевай!

Приказ донесся через динамик так громко, что поразил Адмирала и он убавил звук, когда солдаты начали петь.

Лермонтов улыбнулся про себя. Эта песня была официально запрещена и она, конечно, неподходящим выбором для караула, собирающегося занять посты перед палатами Гранд Сената. Она также была очень близка к официальной маршевой песне Десантников. И это, подумал Лермонтов, должно было-бы кое-что сказать любому слушающему Сенатору. /Если Сенаторы когда-нибудь слушали армейцев/.

Донеслись размеренные стихи, медленно, в такт со зловещим скользящим шагом солдат:

Сердца разбив у наших женщин и ваши задницы вдобавок,
Уходим снова мы в сраженье, не разгромивши ваших лавок.
Мы развернем свои знамена, а после с воплями лихими
Не зная страха и резона мы в ад последуем за ними.
Дьявол с нами, хоть нам он не брат.
Его мы отлично знаем.
Срок свой отслужим, отправимся в ад,
И адский Сенат доконаем!
А там выпьем по разгонной и вещмешки свои отложим.
И станем отдыхать законно все десять лет на спинах лежа.
Но снова вскочим мы мгновенно, когда сыграют нам тревогу.
Должны вы, скажут, непременно сквозь ад построить нам дорогу!

Нам флот давно — страна родная,
Жена любимая — винтовка.
Кто от ней сына поимеет,
Тот, значит, парень очень ловкий.
Нам за победы платят джином,
А коль грешим, ругают что-то
Терпеть не можете ведь вы нас,
Коль мы не сбавим обороты.
Мы проиграем — ждет расстрел нас,
А победим — в три шеи гонят.
Но мы товарищей хороним.
И это духа в нас не сломит.
И нет людей таких на свете,
Что могут с нами потягаться,
Хоть мы ничто, насилья дети,
Однако ж мы умеем драться.

Стихи кончились с грохотом барабана и Лермонтов переключил селектор на вращающуюся Землю.

— Наверно, — сказал он вслух, — наверное, есть надежда, но только если у нас будет время. Могут ли политики выиграть достаточно времени?

Глава ВТОРАЯ

Достопочтенный Джон Роджерс Грант положил ладонь на мигающий огонек на консоли письменного стола и тот исчез, отключив телефон безопасности с Лунной Базой. Его лицо сохраняло выражение удовольствия и отвращения, как всегда, когда он кончал разговор с братом.

— Не думаю, что я когда-нибудь выиграю спор с Мартином, — думал он. — Может быть это потому, что он знает меня лучше, чем я сам.

Грант повернулся к телевизору, где оратор был в полной готовности. Речь началась спокойно, как начинались все речи Гармона. Полная резонирующих тонов и призывов к разуму. Спокойный голос просил внимания, но теперь он стал громче и требовал его. Фон позади него тоже изменился, так что Гармон стоял теперь под звездами и полосами, покрывающими полушарие, с огромным американским орлом над Капитолием. Гармон доводил себе до одного из своих знаменитых приступов бешенства, и его лицо искажалось от обилия эмоций.