Наёмник

Каргин хмыкнул и погрузился в мрачное молчание. Конечно, думалось ему, в рынках, производстве и потребностях Кэти разбирается получше, но власть для нее – понятие абстрактное. Слишком неопытна и молода, чтоб толковать о власти! Власть президента, власть большого босса, власть наставника над учеником или рабовладельца над невольником – все это разные виды власти, и ни один из них неограниченным не бывает. Даже раб способен взбунтоваться или, на худой конец, не подчиниться хозяину, а грохнуть лбом о камень… Что уж о президентах и боссах говорить! Их власть отчасти виртуальна, ибо стоит на ближних людях, а как выполняются ими хозяйские распоряжения не всякий раз проверишь. Собственно, и не проверишь никогда, коль нет надежных проверяльщиков. А проверяльщики – кто они? Те же ближние, и у каждого свой интерес, свои понятия, как управлять и властвовать…

Нет, к подобной власти его не тянуло, а меньше всего – к той ее разновидности, что порождалась силой. Или насилием… В бою он изведал власть другую, ту, что дана командиру над жизнью и смертью солдат, однако ее основой были не сила и не финансовое могущество, а нечто иное – долг, честь или хотя бы контракт и устав, повелевавшие одним сражаться, другим – командовать сражением. Так, чтобы крови своих лилось поменьше, а вражеской – побольше… Эту власть Каргин принимал и признавал, ибо, кроме долга, чести и устава, она подкреплялась доверием, какое питают лишь к матери, отцу и Богу.

Хочешь поглядеть на Господа?.. – говаривал майор Толпыго. Вот он – взводный-лейтенант, а при нем – взвод пацанов в камуфляже. Ну, разумеется, еще траншея, три архангела-сержанта и дьявол с другой стороны – палит из автомата…

Вздохнув, Каргин припомнил, что не впервые искус власти маячит перед ним. Конечно, сила и могущество ХАК его не касались, и разговоры Кэти по данному поводу были такими же эфемерными, как клад, закопанный пиратом Морганом где-нибудь на Сахалине. Однако в иное время и при иных обстоятельствах ему сулили власть и силу – само собой, не столь масштабные, как у главы гигантской корпорации, зато вполне реальные. Влад Перфильев, зимой девяносто четвертого… Перфильич, соратник по «Стреле», боевой товарищ, капитан…

Бывший капитан, уточнил Каргин. О себе он так не думал – он был капитаном в отставке.

* * *

Влад ушел из «Стрелы» еще в начале октября, едва поползли первые слухи о расформировании. Плюнул и ушел. Сказал, что у него жена, ребенок, кошка и собака – словом, большая семья, которая не терпит неопределенности. Семейство нужно кормить, одевать, обувать и, разумеется, лечить – ходили слухи, что у дочки Влада не все в порядке с позвоночником.

Ушел, как в воду канул… Однако месяца через три вдруг проявился – оставил Каргину записку на вахте офицерского общежития. Совсем короткое письмо – подался в перспективный бизнес, из наших пятеро со мной, если желаешь – встретимся, будешь шестым. Место для рандеву назначил странное – кафе «Сирень» в Сокольническом парке; время – четырнадцать ноль-ноль.

Туда Каргин и заявился. Не потому, что работу искал (контракт с Легионом был, как говорится, на мази), однако хотелось поглядеть на старого товарища, узнать, как поживает дочка Влада, и все ли у него в порядке, а заодно осведомиться о пятерых однополчанах, коим шестого не хватает.

День тот выдался холодным, ветер свистал но всем Лучевым просекам,[27] наметал сугробы, и от метро «Сокольники» Каргин двигался бодрой побежкой, припоминая чащу под Жиганском, где прошлый год ловили зэков. Парк, конечно, не тайга, но в чем-то напоминает: снег по колено, холод, ветер и полное безлюдье. Снег завалил и кафе, сделав его похожим на лесную заимку – тем более, что зданьице было квадратное, приземистое, с крохотными окошками под самой крышей. Обойдя вокруг, Каргин понял, что это бывший туалет, слегка подкрашенный и принаряженный, снабженный вывеской и новой капитальной дверью.

Внутри, однако, оказалось вполне прилично. Во-первых, чисто и тепло, во-вторых, пахло не мочой, а шашлыком, а в третьих, имелись старенький гардеробщик и пышная, лет сорока, официантка в строгом темном платье и накрахмаленном передничке. Посетителей было вдвое больше, чем персонала: ближе к стойке сидел Перфильев, а в углу под окном – троица бритоголовых парней, каждый размером с банковский сейф.

Обнялись, расцеловались… Помня вкусы Каргина, Влад заказал красного сухого, а к нему – салат «Столичный», пару шашлыков и стопку водки – для себя. Водка, однако, стояла нетронутой. Выпили вина за встречу, закусили, снова выпили, и Каргин осведомился о делах.

– В лучшем виде, – прохрипел Перфильев. Связки были у него повреждены во время боснийской операции, и потому он сипел и клекотал как пароходная сирена. Но в остальном – парень хоть куда: невысокий, ладный, широкоплечий, с крупными не по росту, ухватистыми кистями.

– В лучшем виде, – повторил он, придвинувшись поближе к Каргину. – Знаешь, Леха, что такое ЧОП? Слыхать не доводилось?

– Ни сном, ни духом, – признался Каргин.