Наемник Зимы

– Прекрасно! Меч господину Эртэ.

Кто-то из толпы бросил к ногам Кена его меч, тот нагнулся за оружием и снова получил болезненный удар в живот, заставивший Кена рухнуть на колени. Из носа текла струйка крови, заливая тунику и снег под ногами.

– Шевелись, если еще хочешь меня убить, – ласково посоветовал Альс.

На сей раз ветландцу удалось поднять оружие и принять стойку. Сделать это было ой как нелегко, потому что земля под ногами качалась, а меч казался тяжелее обычного чуть ли не вдвое.

– Я тебя надвое развалю, Альс.

– Правда? А получится?

Эльф был абсолютно безоружен, и их поединок напоминал какой-то забавный танец. Кенард пытался нанести удар и попадал в пустоту, а взамен получал очередной удар рукой или ногой. Кенард постепенно трезвел, зверел и наконец достиг такого просветления ума, когда тело его начало подчиняться разуму. Парня затопила такая кипящая ярость, что он уже не ощущал боли, только злость и бешенство. Его никто и никогда так не бил, даже в сопливом детстве, даже на пажеской службе, когда мальчишки соперничали меж собой и порой дрались до крови. И, что самое страшное, Кенард, свободный человек из благородной семьи, впервые ощутил себя в полной власти другого человека. Ну не человека, а эльфа, но тот мог сотворить с его телом все, что только пожелает. И сильный, молодой, хорошо владеющий мечом воин, каким считал себя Кен, ничего не мог противопоставить грубой и изощренной силе. Совершенно ничего.

– Что же ты стоишь, рыцарь? Это ведь я лил тебе вчера стакан за стаканом в глотку. Это ведь я заставлял тебя блевать полночи. Забыл, как дело было? – С этими словами Альс сделал быстрое неуловимое глазом движение и, перехватив руку Кенарда вместе с занесенным мечом, заломил ее за спину, целиком лишая молодого человека подвижности.

Тот только и мог, что подпрыгивать на цыпочках и стонать от боли в вывернутом суставе.

– Пу-с-с-ти, – выдохнул Кенард. – Я понял.

Альс пнул его коленкой под зад и, пронаблюдав за приземлением, глухо и без всякой радости в голосе сказал:

– Будем надеяться.

И ушел. А уж потом подбежали мальчишки, подхватили, отнесли, переодели. А лорд Крэнг ничего не сказал.

Они сидели в маленькой горнице, которую Крэнг выделил себе для уединения и работы со сметами и другими бумагами. Приграничный город-крепость был нелегким бременем, особенно если учесть, что через руки его господина проходило все золото Ветланда, добытое в Хейте. Читать и писать Крэнг выучился еще в детстве, и долгие годы в дружине князя верхом да с копьем в руках не заставили забыть сей нужный навык, хотя до сих пор тэврский лорд, читая, шевелил губами, как младший школяр. Потому и закрывался от посторонних глаз, чтоб не позориться перед молодыми и толковыми.

– Зачем ты так жестоко обошелся с парнем? Я уже жалею, что поклялся не вмешиваться.

Эльф потер переносицу, морщась, как от головной боли. Его, похоже, избиение «младенца» тоже не слишком радовало.

– Зато теперь он, выпивая одну чарку, будет вспоминать побои и унижение и трижды подумает, прежде чем опрокинет в себя следующую. Выпивка и боль станут для него сходными понятиями. И это хорошо, – сказал он как бы нехотя.

– Ты испугался, что парнишка сопьется? – удивился слегка барон.

– Испугался? Нет. Я просто много раз видел, как люди находили себе предлог залить горе или сбрызнуть радость, а заканчивалось все в придорожной канаве. И неплохие люди были. Много лучше, чем может стать наш юноша в обозримом будущем, – проворчал эльф.

– Это у тебя такие воспитательные приемы? – ухмыльнулся барон.

– Чем могу, – недовольно буркнул эльф.

– Не пьете вы, эльфы, вина и радости хмельной не ведаете. – У барона стало мечтательное лицо. – Сколько теряете, право слово. Ты уж прости меня, мастер, но неужели тебе никогда не хотелось забыться хоть на малое время, чтоб жизнь казалась праздником? И никаких тяжких мыслей? А?

Барон никогда самогоном и вином не злоупотреблял, а до потери сознания напился только разок в далекой юности. Но ведь иногда вдруг накатит звериная тоска-печаль… Особенно когда теряешь друга или близкого человека. Душа так болит, что, кажется, без выпивки на стенку полезешь от непереносимого горя.

– Может быть, ты и прав, милорд, – задумчиво ответил эльф. – Были в моей жизни такие моменты, что хотелось удавиться, это правда. Худо бывало так, что я сам молил Неумолимую о милости… Но чтобы доброй волей податься в рабство к дурной привычке, низводя самого себя до уровня скота – о том никогда жалеть не приходилось.

– Сложно у вас все. Порой мне кажется, что это и не благо никакое, ваше долголетие. Вот мне сейчас чуть за сорок, может быть, до шестидесяти дотяну. Выращу мальчишек, женю, а то и внуков понянчу напоследок. И добро пожаловать в землицу-матушку. Буду во внуках, в правнуках, пока боги решат, что дальше с душой делать. А ты скольких похоронил, скольких еще положишь в могилу? Зачем такая мука?

Эльф печально улыбнулся.

– Наконец еще один понял хоть что-то. – Он задумался. – Хотя не все так мрачно, как можно подумать. А, кроме того, я уже привык.