Услышав резкий хлопок кнута, Тула непроизвольно вскрикнула, а Фэйка вздрогнула. Обе рабыни уже имели некоторое представление о том, чем заканчивается этот звук. Безусловно, пока только Тула на деле почувствовала, что такое удар тарларионовым кнутом, и признаться, я не завидовал её знанию. Но, с другой стороны, Фэйка познакомилась с пятиременной гореанской рабской плетью, обычно используемой для наказания женщин и исправления их поведения. Так что, обе они знали, что мог означать резкий звук остановившейся на теле плети, по крайней мере, с точки зрения рабыни.
Фургон покачнулся и, неровными рывками начал подъём к дороге, вздрагивая каждый раз, когда колеса наезжали на камни или попадали в колеи, оставленные колёсами других повозок.
— Тормози! — крикнул я Минкону, внезапно заметив кое-кого, когда мы уже подъехали к краю дороги.
Возница натянул поводья, останавливая недовольно захрапевшего тарлариона. К нам торопливо подошла свободная женщина, доселе стоявшая на обочине.
— Я не знала, где Вас искать, — сказала она. — Но знала, что Вы пойдете в этом направлении, поэтому ждала у дороги.
— Ты что, знаешь эту женщину? — поинтересовался Минкон.
— Знаю, — проворчал я.
Минкон торопившийся выехать на дорогу, нервно сжимал в руке свой тарларионовый кнут. Будь эта женщина просто ещё одной нищенкой промышлявшей вдоль дороги, он бы просто смёл её со своего пути ударом кнута.
— Ты сегодня в платье, — заметил Хурта.
— Да, — кивнула она.
— И как же Тебе удалось освободиться? — поинтересовался парень.
— Никак, — густо покраснев, призналась она. — Сама я не смогла. Я была абсолютно беспомощна.
Хурта с интересом рассматривал её, ожидая продолжения.
— Меня освободил Генсэрикс этим утром, — сообщила она.
— Вообще-то, здесь свободная женщина, — шёпотом напомнил я Фэйке, а когда она поспешно встала на колени, добавил: — Голову к земле.
Рабыня тут же уткнулась лицом в землю. Позади фургона, напуганная Тула, немедленно последовала её примеру. Обе, кое в чём, а особенно Тула, пока были плохо знакомы с ошейником. Обеим ещё предстояло узнать то, чем они были ничем с точки зрения свободных людей.
— Ты теперь носишь платье, — повторил Хурта.
— Да, — кивнула она и, заметив, что он продолжает рассматривать её, спросила: — На что это Ты так уставился?
— На Тебя, — усмехнулся он.
— С чего бы это? — полюбопытствовала девушка.
— Да просто, никогда прежде не видел Тебя в платье, — пояснил он.
— Ну и что? — уточнила она.
— Да ничего, — ответил он. — Как-то, несколько удивлен, увидеть Тебя в этом.
Действительно, Боадиссия на этот раз была не в мехах и коже. Сегодня на ней было простое, шерстяное, коричневое, подпоясанное платье по щиколотки длиной, с широкими рукавами, обычного среди женщин аларок фасона. Она была подпоясана в манере весьма распространённой среди женщин народа фургонов. Концы длинного пояса туго затянутого на талии скрещивались на спине, перекидывались через плечи девушки, ещё раз пересекались спереди, между её грудей, и снова возвращались к её поясу, где были завязаны ближе к бокам её тела. Даже оставаясь свободными, аларки со всей очевидностью напоминали своим мужчинам, что они — женщины. Этот аксессуар был весьма прост, но не лишён привлекательности. Он ничего не открывал, но при всей его кажущейся скромности, вероятно, вызывал у мужчин дикое желание развязать его. Однако, Боадиссия, по-видимому, пока не осознала этого. Похоже, что с её точки зрения она сделала не что иное как оделась в стиле привычном среди женщины аларок. Но даже если и так, мы не могли не отметить произошедших с неё значительных изменений. Кстати, также, как и вчера вечером на её поясе имелся кинжал.
— Я наделена правом одеваться подобным образом, — заявила она.
— Конечно, но тогда Ты — женщина, — заметил он.
Она лишь зло посмотрела на него, но ответить не соизволила.
— И так, Ты — женщина? — спросил Хурта.
— Да, — сердито сказала она. — Я — женщина!
— Ну, в таком случае, ношение тобой женского платья вполне уместно, — согласился он.
— Возможно! — буркнула девушка, бросив на него сердитый взгляд.
— И когда же Ты вдруг обнаружила, что являешься женщиной? Уж не вчера ли вечером? — полюбопытствовал парень и, видя, что отвечать она не собирается, добавил: — Да, несомненно, это произошло вчера вечером.
Потом, посмотрев на бешено сжатые маленькие кулачки Боадиссии, он спросил:
— А здесь Ты что делаешь?
— Я хочу идти с Вами, — заявила она, опустив голову.
— Мы уже должны быть в пути, — раздражённо проворчал Минкон, глядя, как другие фургоны выезжают из лагеря и, огибая нас, преодолевают небольшой подъём и выкатываются на камни Генезианской дороги.
Две наших рабыни всё ещё стояли на коленях, опустив головы до земли. Им никто так и не дал разрешения изменить их позу.
— Для Тебя было бы лучше оставаться в безопасности внутри круга фургонов, — заметил Хурта. — Вне его пределов, лежит огромный внешний мир. Ты даже представить себе не можешь того, что может с Тобой здесь случиться.
— Я не боюсь, — заявила она.
— Тебя даже могут убить, — предупредил Хурта.
— Я не боюсь, — повторила Боадиссия.