Колбы и реторты тончайшего и чистейшего дутого стекла, искрящиеся в свете ароматных масляных ламп, походили на радужные мыльные пузыри. Склянки с реактивами и бутыли с зельем имели столь очаровательные формы, что больше подошли бы для хранения драгоценных благовоний; не каждая современная модница могла бы похвастаться такими в своем арсенале. Узор кованой решетки на маленькой жаровне был затейлив, как дольнское кружево; такой же орнамент украшал ажурные ставни стрельчатых окон. Изгиб мебельных ножек выглядел так игриво, что казалось, будто все эти позолоченные столики и креслица, открытые шкафчики и кованые сундучки готовы в любую минуту сорваться с места и пуститься в пляс. На низком диванчике с бархатной обивкой цвета бедра испуганной нимфы лежали шелковые сехальские подушки, расшитые стеклярусом и жемчугом. Терракотовые плиты пола прикрывал светлый длинноворсный ковер с вытканной на нем пентаграммой. Был он безукоризненно чист – видно, тех демонов, чье появление обычно сопровождается пламенем, копотью или, наоборот, зловонной слизью, здесь никогда не вызывали.
В общем, если бы профессиональной магией надумала заняться юная сентиментальная дева, не лишенная художественного вкуса и материального достатка, ее лаборатория выглядела бы именно так.
Однако голоса, доносившиеся изза дверей и неуклонно приближающиеся, были отнюдь не девичьими, равно как и тяжелая поступь.
Между высоким, под потолок, шкафом, посверкивающим золотыми обрезами книг, и камином обнаружился вход в маленькую кладовку, скрытый кокетливой шторкой с длиной бахромой. Тудато, за неимением лучшего укрытия, и юркнули лазутчики, замерли, затаив дыхание.
Спустя несколько секунд в лабораторию вошли двое. Их разговор был продолжением начатого ранее.
– …Мы уже потеряли половину наших воинов, – сказал резкий и громкий голос; обладатель его явно привык не просить, а отдавать команды. – Не кажется ли вам, почтенный Ллевелис, что противостоящие нам твари слишком хороши для простых наемников?
– Я никогда не утверждал, что они простые, милорд, – отвечал глухой старческий голос, он звучал тихо, но без подобострастного заискивания; собеседники говорили на равных. – Королевские семьи могут себе позволить нанять самых лучших.
– Однако в магии они не сильны, ведь так? Почему бы не выставить против них Эрсилана и Турольда? Они уже исполнили свою миссию…
– А мы уже лишились Корделла, не забывайте об этом, милорд! Еще одна потеря окончательно подорвет наши силы.
Мы не можем рисковать мастерами. Когда пробьет заветный час Возрождения, мне не обойтись без учеников.
– Когда он пробьет, нам не обойтись без девы! Мы должны вернуть ее, во что бы то ни стало! Оправдан любой риск!
– Нет, милорд, не любой. Если мы не вернем дайрскую принцессу, используем запасной вариант. Снарядим экспедицию в Сонное королевство. Но раздобыть другого мага мы не сможем. Подумайте об этом, милорд!
– Думать будем не мы с вами, а королева! Я немедленно отправлюсь к ее величеству с докладом!.. – Тут резкий голос стал звучать мягче, будто просил прощения: – Поверьте, я очень ценю, я глубоко уважаю вас, почтенный Ллевелис. Но я больше не могу жертвовать своими воинами…
– О, я не осуждаю вас, милорд! – был ответ. – Поступайте, как сочтете нужным. Мы делаем общее дело, и в спорах, как говорили древние, рождается истина… Во имя Возрождения, милорд!
– Во имя Возрождения, Мастер!
Входная дверь захлопнулась под мелодичный звон колокольчика. Тот, кого называли милордом, ушел. Мастер остался. И был он слишком стар, чтобы допрашивать его по всем
Оставалось одно – сидеть в кладовой и ждать, как станут развиваться события.
Довольно долго ничего не происходило, и я успел три раза порадоваться, что в разведку пошла Меридит. Энка на ее месте начала бы со скуки творить разные глупости, ей никогда не хватало выдержки. Меридит же способна сидеть в засаде часами, да еще и меня удерживать, чтоб не дергался. Потому что я тоже не могу похвастаться долготерпением.
Кладовка была очень тесной и загроможденной всякой ерундой, мы не могли даже шевельнуться из опасения чегонибудь задеть и обнаружить свое присутствие. Вдобавок в ней пахло кардамоном, а я с него чихаю. Какого труда стоило сдерживаться – словами не передать!
Пока мы прятались, хозяин спал на своем розовом диване, но очень беспокойно – нечего было и думать проскочить мимо него к двери. Он возился, кряхтел и стонал так выразительно, что на ум невольно приходило мудрое народное изречение «старость не радость». Прирезать его у нас рука не поднялась, хотя это было бы самым разумным.