Наемники. В колыбели голодной крысой

Улыбка погасла, и на лице отразилось разочарование.

— Вы учитесь?

— Ну, конечно, учусь. Минутку, я покажу вам свою зачетку. — Я полез было в карман, но вспомнил, что они отобрали ее у меня. — Подождите минуту, я только возьму у дежурного свой бумажник.

— Ну, что вы, — поспешно сказала она, — я верю вам на слово.

Я смотрел на нее и улыбался как дурак, затем уселся за стол.

Мне не пришло в голову связывать фамилию управляющего с Сондрой Флейш прежде всего потому, что в колледже я, в сущности, ее не знал. Она была известна тем, что вела колонку в "Индейце", газете колледжа, поэтому приходилось не раз слышать о ней и даже встречать ее в студенческом городке. Но мы не были знакомы, потому что она водила компанию с богатыми студентами, а я с седеющими ветеранами, и наши пути никогда не пересекались.

Но теперь, при весьма странных обстоятельствах, мы в конце концов познакомились, и я смотрел на нее как на старого друга. Знакомое — весьма отдаленно — лицо возбудило во мне воспоминания о нормальном, духовном мире, который мне был близок и дорог, а Сондра олицетворяла этот мир. И сейчас я просто сидел и смотрел на нее.

По-моему, ей нравилось, что я любуюсь ею. Она снова улыбнулась уже не заученной профессиональной улыбкой, а просто тепло, по-человечески, а потом села напротив меня.

— Вы удивили меня, — сказала она. — Я не ожидала встретить соученика в нашей местной Бастилии.

— Я и сам не ожидал очутиться здесь, — сказал я. — Но какого… что, скажите, Бога ради, вы делаете здесь?

— Прохожу полугодичную практику, — сказала она. — Папа хочет, чтобы я проводила дома хотя бы часть времени, и поэтому я здесь. У меня степень магистра по журналистике, так что эти полгода стажируюсь в "Путеводной звезде". — Она улыбнулась и пожала плечами. — Это не "Нью-Йорк тайме", конечно, но, думаю, с этим можно повременить до окончания колледжа.

— Господи, — сказал я. Я и вправду сказал "Господи". — После всего этого г… всего этого абсурда, который я пережил, вы просто услада для моих больных глаз… в буквальном смысле слова… И больной челюсти, — добавил я, поглаживая себя по лицу, там, где особенно остро ощущалась "зубная боль".

Сондра нахмурилась.

— Вы хотите сказать, что они вас били?

— "Били" — не то слово.

Из большой черной сумки, висевшей у нее на плече, она достала карандаш и блокнот для стенографирования.

— Сейчас вы все мне расскажете, — сказала она. Я так и сделал. Я рассказал ей о своей работе, о письме Чарлза Гамильтона и обо всем, что последовало за ним, когда мы приехали в Уиттберг. Она делала записи скорописью, задавая попутно вопросы, уточняя подробности, и все время слушала меня с серьезным, а порой со взволнованным видом. Когда я закончил свой рассказ, она быстро пролистала свои заметки, а затем сказала:

— Это ужасно, Пол. Я никогда не думала, что полиция в этом городе может быть такой злобной, и я не могу поверить, что это мой папа приказал им действовать таким образом. Должно быть, они действовали по собственной инициативе, и если думали, что это понравится моему папе, то глубоко ошибались. Я расскажу ему об этом, поверьте мне, и поговорю с редактором, чтобы мою статью поместили на первой полосе. Ждите сегодняшнего вечернего выпуска. Им это не сойдет с рук, Пол, поверьте мне.

— Хотелось бы надеяться.

— Им не удастся отвертеться. — Она поднялась, очень молодая, очень решительная и очень красивая. — Вот увидите. Вы возвращаетесь в мотель?

— Скорее всего, да.

— Я вам туда позвоню. Мы доберемся до самой сути. — Говоря это, она подошла и протянула мне руку, и на этот раз я ее пожал. — Именно для этого существуют репортеры, — сказала она. — Чтобы доносить до народа правду.

Я улыбнулся ее убежденности.

— Вот уж мы им зададим, — шутливо заметил я.

— Держу пари, что зададим. — Она крепко пожала мне руку. — Бегу в редакцию, чтобы успеть подготовить материал к вечернему выпуску.

— Правильно.

— Я позвоню вам. Пол.

— Хорошо.

Мы вышли в вестибюль, и я проводил ее до входной двери, где на высокой платформе у самой массивной дубовой двери сидел мужчина в форме с нашивками на рукавах. Там мы снова обменялись рукопожатиями, и она снова пообещала позвонить. А я поспешил за своим бумажником.

— Я Пол Стендиш, — сказала я дежурному. — У вас мой бумажник.

— Совершенно верно. — Он протянул мне пакет со словами:

— Проверьте содержимое, напишите вот здесь, что все получили в полной сохранности, и поставьте свою подпись.

Поскольку все действительно было в целости и сохранности, я подтвердил это в соответствующей форме, потом надел ремень, вдел в ботинки шнурки и убрал бумажник в карман. Затем снова подошел к дежурному:

— Я хочу поговорить с моим другом, Уолтером Килли.

— Время для посещения — с двух до трех.

— Время посещения? Он арестован?

— Вы сможете поговорить с ним в любое время с двух до трех.

— Но ведь… разве они его не отпустили? Меня же отпустили.

— Мне это не известно, — сказал он. — Время посещения с двух до трех.

— Я подожду, — сказал я. Он пожал плечами:

— Как хотите.