Наездник Ветра

Вернулись к кострам. По лицам дружинников Иоанну стало понятно, что все они беспокоились за него и дружно отправились бы на поиски, если бы не боялись оставить ладьи с товарами без присмотра. В огромных глазах Настаси стояли слёзы. Часто моргая, она крутила над огнём вертел с целым бараном. Спирк чинил гусли, сидя на винной бочке.

– Нашли его! – объявил Всеслав, – он вообразил, что степь – это парк около дворца! Место для прогулок и размышлений! Иоанн, знай: кочевники перекликаются волчьим воем или совиным криком. Хват иногда их распознаёт. Я этим искусством владею хуже. А ты, поверь мне, даже и не заметишь опасность раньше, чем твою шею стянет петля! Здесь лучше не полагайся на свою хитрость.

– Дадим ему какое-нибудь оружие, – сказал Хват, – патрикий, мечом владеешь?

– Только кривым, сарацинским.

– Ну, хорошо, – под всеобщий смех снисходительно улыбнулся Всеслав, – найдём тебе меч.

Костров возле моря пылало десятка три. Воины успели отправить в них пару или тройку опустошённых бочек. Одна из них догорала под тем бараном, жарить которого поручили Настасе. Он был уже приготовлен. Хват снял его и мечом разрубил на части. Сняли и Спирка, который сидел на бочке. С треском выбили крышку.

– Выпьем за печенегов! – призвал Всеслав, подняв ковш, – пусть боги уберегут их от встречи с нами!

– Думаешь, Равул пустит их по нашему следу? – спросил Георгий после того, как выпили.

– Этот волк просто так не рыскает по степи. Скажите спасибо Хвату! Что ему стоило взять да и придушить эту тварь в Царьграде?

– Но это было бы глупо, – возразил Хват, – ты знаешь, Всеслав, сколько раз он предупреждал нас о неприятностях. И ни разу, вроде, не обманул. Конечно, он жадный, но дело с ним иметь можно.

– И всё-таки не сносить ему головы, попадись он мне, – посулил Всеслав, снимая кафтан, чтобы поудобнее расположиться возле костра. Баран получился вкусным. Даже Лев Диакон пришёл от него в восторг, хоть не был любителем грубой пищи. Тщательно обглодав лопатку, он взял бедро. Дружинники у соседних костров затянули песню. Спирк вновь наполнил ковши.

– Так мы около Днепра? – спросил Иоанн.

– В четырёх верстах, – ответил Всеслав, – я просто не захотел впотьмах плутать по Лиману. Войдём уж завтра.

– А сколько вёрст по Днепру до Киева?

– Где-то тысяча с лишним вёрст.

Опорожнив ковш, Настася начала петь. Все двести дружинников сразу смолкли. Юная плесковянка пела с каким-то особенным упоением, лучезарно глядя на Калокира. А тот смотрел, как прямо к его ногам подползают с шорохом из тумана низкие волны. Исполнив несколько песен, Настася смочила горло вином, а потом сказала, что хочет спать. Хват расстелил около костра плащ. Девушка свернулась на нём и сразу уснула. В течение следующего часа вино свалило всех остальных, кроме трёх дозорных и Иоанна. Воины спали, не выпуская из рук оружия. Степь, раскинувшаяся под звёздами от морских берегов до Русской земли, которую озаряла самая яркая из всех звёзд – Полночная, научила их осторожности.

Вскрыв конверт, Калокир подбросил в костёр сосновой коры и веток. К небу взметнулись искры. Письмо было написано на хорошей белой бумаге, арабской вязью. Вот что прочёл его адресат:

«Иоанн! Теперь, когда между нами – море, я, наконец, могу признаться тебе в любви. Меньшего расстояния моя гордость не допустила бы. К счастью для неё, мы с тобой никогда более не увидимся. И тебе, и мне суждено в скором времени умереть. Враги наши чересчур сильны и коварны. Одного из них ты встретишь уже в степи. Я тебя люблю. Прощай. Фея.»

– Весьма неуклюжий ход, – вслух проговорил Калокир, бросая конверт и письмо в огонь, – впрочем, ни к чему не обязывающий – как сумел бы я доказать, что это она писала? Намёк, конечно, на мусульман. Она, сука, сильно боится их! И я тоже.

С такими мыслями молодой патрикий лёг на песок и уснул.

В путь двинулись чуть свет. И уже через два часа вошли, наконец, в лиман великой степной реки. Ярко-синий Днепр, не пожелав единым потоком вливаться в Понт, разбежался в дебрях осоки и камыша десятками русел, соединённых тысячами проток с песчаными берегами. Одна из них, шириною саженей в пять, и одно из русел, раз в десять шире её, сливались посреди дельты в дивное озеро с островами. В него втекали ещё четыре протоки. Ладьи Всеслава, проплыв по этому озеру, завернули в одну из них и часа два-три петляли по ней среди островов, разделявших тихие воды. Один из них, затерянный в глубине Лимана, как игла в стоге, был для славян священным. На нём рос дуб, у корневищ коего лежал плоский камень. Никто не знал, откуда, когда и как возник он на острове. Четверо сильных мужчин не сумели бы его сдвинуть с места. Это был жертвенник. Рядом с ним уж не первый век тлели кости зарезанных и сожжённых на нём животных.