Наездницы

Мэри Эбботт страдальчески поморщилась, но кивнула. Она потянулась к моей руке, и на этот раз я ее не оттолкнула. Она постоянно пыталась взять меня за руку. Но это было в последний раз.

– Будь осторожна, – пробормотала я. – Береги себя.

В тот вечер я нашла Сэма после того, как во всем призналась маме. Почти во всем. Я ни за что не рассказала бы ей, что мы с кузеном спали. Я считала, что поступила милосердно. Мне и в голову не пришло, что мне не поверили, что у нее было свое собственное представление о том, что произошло. Но, в конце концов, она ведь была права! Она была права в том, что мне нельзя доверять.

Когда я искала ее по всему дому и наконец нашла в саду за домом, где она обрезала розы, мне казалось, что, если я все ей расскажу, мне станет легче. Как же я ошибалась!

Сэм был в нашей бывшей детской. Он сидел по-индейски на голом полу и читал журнал. Когда я вошла, он покачал головой. Его глаза оставались остекленевшими, я это заметила, хотя в комнате царил полумрак.

– Включить свет? – спросила я, потянувшись к выключателю.

– Не надо.

Сэм перевернул страницу, и я увидела рекламу роликовых коньков, на которых ни один из нас никогда не катался.

– Что ты читаешь? – спросила я.

– Я читаю статью о людях с противоестественными желаниями.

– Прости.

Мое лицо опухло от слез. Мне казалось, что под мои веки забился песок.

– Я должен был вам помешать.

Он был глубоко несчастен. Его глаза распухли и покраснели, а глазные яблоки покрылись красной сеточкой лопнувших сосудов, чего я раньше никогда не видела. Вокруг его левого глаза темнел кровоподтек.

– Ты не смог бы этого сделать, – тихо сказала я. – Это была не твоя история, и не ты должен был с ней покончить.

– Они хотят тебя куда-то отправить.

Я онемела от изумления.

– Кто?

– Как это – кто? Мама и папа.

– Куда?

Я подумала о брате матери, который жил в Южной Флориде. Это было единственное место, куда меня могли отправить.

– В какое-то место, о котором я никогда не слышал. У этого места индейское название.

– Сэм, я не поеду! – воскликнула я. Мой голос сорвался на крик. Я даже не подумала о том, откуда ему это известно. Должно быть, он подслушал их разговор. – Не дай им меня прогнать!

– Почему, Теа? – спросил он. – Почему ты это сделала? – Он начал всхлипывать. – Тебя куда-то отошлют, а я останусь один. Ты об этом подумала? Подумала? Ты подумала о том, что ты уедешь, а я останусь совсем один?

Я бросилась к нему и почувствовала, что мой брат смягчился. Он пожалел меня, и это помогло мне пережить две недели, оставшиеся до отъезда в Йонахлосси. Неловкость, порожденная витающим по дому духом моего предательства, исчезала при воспоминании об этом моменте, когда брат обнял меня в ответ.

– Я должен был догадаться, – прошептал он мне в волосы.

Я его едва расслышала.

Я обхватила его лицо обеими ладонями. Его щеки были горячими и потными.

– Ты догадался, – сказала я.

Днем, накануне отъезда из Йонахлосси, я бродила по Замку. Я сбежала из лазарета, что оказалось совершенно нетрудно сделать – никто за мной не следил. По звону колокола я знала, что начался тихий час. Сэму уже наверняка известно, что я возвращаюсь домой. Мама ему, должно быть, сказала. Конечно же, он будет рад меня видеть. Сердцем, если не умом.

В одном из классов я оставила свою книгу. Но дело было не в книге. Я привязалась к этому месту, и перед отъездом во Флориду хотела еще хоть раз взглянуть на то, что увидела, когда приехала сюда почти год назад.

Я знала, чего мне следует ожидать. Я понимала, что Йонахлосси очень быстро станет совершенно чужим для меня местом.

В столовой не осталось и следа от хаоса, творившегося здесь сегодня утром. Я попыталась запомнить все до мельчайших деталей – стол, за которым я сотни раз ела, кафедру, на которой стоял мистер Холмс, рассказывая нам о Боге.

Я поднялась по лестнице на третий этаж, чтобы побродить там в последний раз. Помнила ли я, что миссис Холмс в это время будет в своем классе?

Она стояла у окна в странной позе, опершись лбом о стекло и прижав к стене раскрытую ладонь. Казалось, она пытается вырваться наружу. Я отлично знала этот вид: она была в горах, ее отделяло от них только оконное стекло. Я подумала, что она плачет.

А потом она обернулась, и я отпрянула, не сомневаясь, что меня заметили. Но она подошла к столу, за которым сидела Декка. Девочка усердно рисовала. Миссис Холмс улыбнулась и на что-то указала на листе бумаги. Декка кивнула. Я почувствовала, что наблюдаю за ними слишком долго. Декка всецело погрузилась в свое занятие. Она поглядывала в окно, и я догадалась, что она рисует горы. Миссис Холмс наблюдала за тем, как ее дочь рисует, и ее мимика беспрестанно менялась. Она выглядела очень довольной. Они обе были довольны.

Выйдя из Замка, я обошла Площадь за домиками, чтобы миссис Холмс меня не увидела, если вернется к окну.

Отец был у себя в кабинете. Я постучала, и он позволил мне войти своим привычным тихим, но уверенным голосом.

– Теа?

– Отец.

Он писал письмо. Теперь он постукивал себя по подбородку кончиком ручки и ждал.