Наездницы

Деушка, похоже, волновалась, и мне захотелось взять ее за плечи и сказать: «Слушай, тебе не о чем волноваться, пожалуйста, успокойся». Но я этого не знала. Я не знала, что или кто встретит ее, когда она выйдет из вагона. Поезд уже начал замедлять ход. Я увидела станцию, на которой мне предстояло выйти, и мне трудно было поверить в то, что сейчас я сижу в этом вагоне, а через пять или десять минут меня уже здесь не будет. И произойдет это по моему собственному желанию. Почему, Теа, почему? Почему я захотела ко всему этому вернуться? К брату, который за долгие месяцы не написал мне ни единого слова, к матери и отцу, которые избавились от меня так быстро, как будто всегда знали, как они поведут себя в условиях кризиса или трагедии – в общем, в ситуации, которую не запланировала мама: девочку отослать прочь, мальчика оставить себе.

А потом я увидела их, своих родителей, ожидающих на платформе, отца в костюме, маму в широкополой шляпе. И я поняла, почему мне захотелось вернуться. И все же я не была готова к встрече с ними. Моя решимость поколебалась. Я уткнулась лицом в ладони.

Снова подняв глаза, я увидела, что девушка за мной наблюдает. Она не пользовалась бы популярностью в Йонахлосси – она была слишком неуверена в себе, слишком зависима от чужого мнения.

– Кто тебя встречает? – спросила девушка.

– Родители.

Я посмотрела в окно. Мать стояла перед отцом, который сцепил руки за спиной и наклонил голову вперед. Мать выглядела взволнованной. Моя легкомысленная мать, которая когда-то была красивой и бесстыдной. Она как будто похудела. Сэма с ними не было.

Я наблюдала за родителями, пока поезд замедлял ход и останавливался. Я продолжала сидеть на своем месте, пока другие пассажиры выходили на платформу и мама тревожно вглядывалась в их лица.

Встав, я почувствовала, как слабеют мои ноги. Из-за отсутствия нагрузки мышцы стали дряблыми. Я уже много дней не сидела верхом на лошади.

Когда я, наконец, самой последней вышла из вагона, на мамином лице отразилось облегчение.

– Теа! – высоким голосом произнесла она.

Она обежала взглядом мое тело и остановилась на цепочке. Потом ее взгляд стал жестким. Но это от нее не зависело – я видела, что она пытается быть доброй и снисходительной.

Отец поднял голову, и я с удивлением отметила, что он сильно постарел. За время моего отсутствия он стал совсем седым. У него даже брови были теперь седыми. Мы ждали, пока носильщик привезет мой багаж, пока отец даст ему на чай, а мама обернет волосы шарфом, готовясь к поездке в автомобиле. Вокруг суетились пассажиры, ожидающие следующего поезда, и присутствие других людей меня радовало. Женщины были в розовых, фиолетовых и зеленых платьях, что было неожиданностью для моих глаз, привыкших к белому цвету. И никто за ними не присматривал. Никто не следил за тем, чтобы они вовремя являлись на уроки, выключали свет в девять часов и вставали в семь. Никому не было до этого дела.

Мама и отец развернулись, чтобы идти к машине. Они полагали, что я просто пойду за ними. Мама обернулась первой, затем отец. Я ожидала, что они хоть что-то скажут.

– Нам пора, – произнес отец. – Пойдем.

Он протянул мне руку. В глазах матери читалось отчаяние.

Я перевела взгляд на поезд, а потом снова на них.

– Да, – сказала я, – поехали домой.

Но я не сдвинулась с места. Я оговорилась. Мы не могли поехать домой. Я оглянулась и увидела, что мой поезд покидает станцию, а другой гигантский механизм готовится занять его место. Я поняла, что будут и другие поезда, улыбнулась отцу и позволила взять себя за руку. Много месяцев назад я не хотела выпускать его руку, а теперь с трудом заставила себя к ней прикоснуться. От нас всех потребовалось мужество, и мы демонстрировали его, пока шли к машине, пока молчали, проезжая через Орландо, который показался мне очень оживленным городом. Я так долго не видела ни машин, ни дорог, ни других высоких зданий, помимо Замка!

Отец открыл для меня дверцу и захлопнул ее только когда я устроилась на сиденье. Мы молчали, пока отец выруливал на дорогу. Затем мама поудобнее расположилась на переднем сиденье и повернулась так, что я видела ее хорошенький профиль. И я поняла, что мне не придется прилагать усилия для того, чтобы любить мать и отца. Я и не знала, что это будет так легко. Мое сердце принадлежало им, и я была уверена, что так будет всегда, пока они не умрут. И только тогда я буду по-настоящему свободна, если не считать Сэма. Но что такое одна ниточка по сравнению с тремя?

Я смотрела на мамин профиль. Он был мне так хорошо знаком! Только теперь он стал тоньше. И это произошло из-за меня. Я ждала, чтобы она заговорила.

– Теа, – начала она.

Даже с заднего сиденья я ощущала ее запах. Этот очень хорошо знакомый запах. Я наклонилась вперед.

– Да?

Она развернулась на сиденье и посмотрела на меня. Она закрыла глаза и легонько коснулась лба двумя пальцами. Новый жест.

– Эта головная боль… – прошептала мама. – Она меня не отпускает.