Наган и плаха

Главным образом это были капризно одетые, молодящиеся вертлявые нэпманши в вычурных и вызывающих шляпках, которых Макар Захарович с некоторых пор терпеть не мог. Такие крикливые дамочки порой являлись к нему на приём обычно по поводу таких же скандальных соседок, подымали невыносимый шум на ровном месте, а главное, не обращали никакого внимания на замечания снимать головной убор в учреждении. Одна, хоть и подчинилась, но, едва не расплакавшись в своём вздорном упорстве, фыркнула, что дамам в шляпе позволительно и за столом кушать, на что, поправив усы, Арёл едва сдерживаясь, рявкнул: «За чаем хоть кол на голове чешите, а у меня в прокуратуре непозволительно шастать таким макаром, потому что учреждение!». И тем же вечером приказал курьер-уборщице Варваре наклеить на дверях соответствующий листок во избежание лишней нервотрёпки и приучения отдельных граждан к пролетарской культуре. Скандал тем не кончился, строптивая особа оказалась знакомой Мины Львовича Арестова, и тот не преминул позвонить губпрокурору, чем несказанно смутил его и укрепил веру в коварство женской натуры. «Трудно было дуре сразу намекнуть на приятельские отношения с самим председателем губисполкома…» — в сердцах бурчал он, выслушивая по телефону назидания и потом отправляя Варвару сдирать с дверей незадачливую вывеску…

Между тем многие дамы, приезжая извозчиком или манерно покидая автомобили начальников, знакомых губпрокурору, здесь же, под его окном, кидались в объятия друг дружке, будто век не видались, устраивали базарный галдёж по поводу каких-то рюшечек, воланчиков и прочей непонятной ерунды, а наговорившись, убегали в соседний с прокурорским подъезд, и стук каблуков их туфель по лестнице, ведущей на второй этаж, а затем и по коридорам мешал Арлу сосредоточиться.

Одним словом, рабочее настроение решительным образом было погублено, и великий гнев разбирал всё нутро губпрокурора.

— Варвара! — отбросив лист, забыв про недавно принятую секретарь-машинистку, позвал по старой привычке курьер-уборщицу Арёл. — Петровна! Куда опять подевалась?

Та, как была с тряпкой, так и втиснулась крутыми бёдрами в дверь.

— У нас что ж?.. — губпрокурор бросил грозный взор за окошко. — Со второго этажа того?.. Съехали наконец профсоюзы грузчиков?

— Убрались оглоеды! — довольно ухмыльнувшись, поджала та губы. — Добили городскую управу ваши письма, устали мои рученьки их носить, — и, одёрнув короткий передник, сложила могучие кулачища на таких же могучих грудях. — Перевели охальников куда-то к берегу, ближе к порту. Нашли там контору, теперь хоть от дыма можно продохнуть да мата не слыхать. А то уши затыкай…

— А эти?.. — перебил её Арёл, тыча в окно. — Эти откуда?

— Мадам Хапсирокова, московская особа, — пробасила уборщица. — Собственной персоной пожаловала к нам в соседи. Из самой столицы! — широко улыбаясь, она перегнулась через губпрокурора, прижав ему голову грудью, и тоже залюбовалась в окошко. — Недели две только оборудование затаскивали, она ж оттуда с собой и машины швейные приволокла, и даже некоторых мастеров переманила…

— Рыбопромышленника Хапсирокова жена? — всё-таки вытащил голову из-под необъятной груди уборщицы Арёл.

— Ну, жинка не жинка, — закатила та блудливые глаза. — Кто их разберёт сейчас? Смазливая ухажёрка. И хваткая. А теперь это главное. Такие наряды у неё шьют!.. Отбою нет от заказчиц.

— Ну а эта?.. Сисилия наша? — Арёл никак не мог запомнить фамилию секретарь-машинистки, навязанной ему заместителем председателя губисполкома Сергиенко после того скандала с дамочкой, чтобы замирить их с Арестовым.

— Сисилия Карловна отлучилась на секундочку. Меня попросила…

— Туда же?

— Материю новую опять завезли. Вот народ и валит. — Варвара принялась усердно протирать тряпкой подоконник. — Предупредила она меня…

— Ну да… — ничего другого не смог сказать Арёл. — Подоконник-то оставь в покое, последнюю краску сдерёшь.

— Вам бы и самим, Макар Захарович, подумать…

— Чего это?

— Больно уж обносились. Гимнастёрку помню с тех пор, когда к нам вас определили. И френчик тот же. Вон, на локтях-то почти до дыр. А на галифе хоть заплатки ставь.

— Не твоё дело! — вспыхнул губпрокурор. — Учить меня будешь! Меньше б в стирку сдавала. Там остолопы, им бы хны! Зараз хорошую материю стреплют. Кожу бычью разъедает их бакалея!

— Да при чём здесь бакалея, Макар Захарович? — прямо-таки взмолилась Варвара, в её бесхитростных глазах грустила искренняя забота и даже иное, более глубокое чувство так и лилось мягким тёплым светом на смутившегося Арла. — Вы на себя-то давно в зеркало заглядывали?

И осеклась, испугавшись невольной дерзости.

— Ты это, Варвара!.. — прикрикнул Арёл, но далее язык не поднялся: насчёт зеркал курьер-уборщица угодила в самую точку, он их в учреждении запретил сразу, а удивившимся сотрудникам буркнул: «Не цирюльня, любоваться на физиономии в других заведениях будут, от нас их под конвоем уводят».