Нагибатор Сухоруков

— Когда мы с тобой впервые встретились… Я лежал связанным, ты стоял рядом, перепуганный насмерть… Тогда я едва не сказал тебе свое имя. Но тоже испугался и не договорил. Меня зовут Ннакоуатла, Плоть Змея… Я твой брат.

Наконец, Хуакумитлу проняло. Он выпучил глаза, поперхнулся собственным дыханием, а скрюченная его лапка задергалась еще сильнее.

— В то время, как тебя отец прозвал по твоему увечью, я уже родился, и мой отец — родной брат твоего — дал мне имя священное. Божественное. Потому что я стал старшим во владычном роде. И власть Змея должна была перейти ко мне, — Ннака замолчал, после стольких лет старательного молчания правда давалась ему с трудом. — Знаешь, ты почти никогда не вспоминал своего отца. И я благодарен тебе за это. Потому что именно Сытый Орел разрушил весь мой мир. Я помню тебя: маленького, вечно хнычущего младенца. Тогда казалось, что у тебя все лапки скрючены. По дворцу ходили упорные слухи, что ты принес в наш род проклятье. Владыка ловил каждого, кто болтал подобное и жестоко наказывал… А на меня смотрел с ненавистью. В итоге твой отец попытался убить моего. И его, и меня. Но отца предупредили, и мы всей семьей бежали в горы.

Хуакумитла по-прежнему сидел с ошарашенным выражением лица.

— Ну, что ты так смотришь? Конечно, ты тогда был совсем мал. Меня ты помнить не мог, но ведь наверняка слышал сплетни об этой истории. Сытый Орел тогда почти полностью сменил всех приближенных, да только разве такое утаишь? И Ецли-Ицла всё знал, и Мохечеката. Да многие!.. Мой глупый отец унес с собой кое-какие сокровища. Он хотел объединить оцколи и повести их походом на Крыло. Так ведь было уже когда-то. Когда-то первый глава нашего рода жил в горах. И мы, четлане, были теми самыми оцколи. Но спустились в долину Серой Воды, одних местных убили, других подчинили. Отец был уверен, что сможет повторить, и я все-таки стану владыкой… — пленник невесело усмехнулся. — Он, похоже, вообще не понимал, кто такие горцы. Как трудно их объединить. Как непросто им доверять. В горах у отца просто отобрали его богатства. Он ютился то у одной общины, то у другой, уговаривал вождей пойти походом в долину. Зудел на ухо. Пока очередному вождю это не надоедало, и тот не прогонял нас дальше. Пришлось жить, как оцколи: охотиться, собирать плоды, взращивать маис на клочках скудной земли… Сначала к духам ушла моя мать, потом — отец. Помню, как он лежал в горячке, хватал меня за руки и сипел о моей великой судьбе, что я должен бороться дальше, что меня ждет Золотой Змей Земли… А я с досадой ждал, когда он уже умолкнет.

В глазах предательски защипало. Ннака с силой ткнул кулаком в сломанную ногу, чтобы не забывать, что такое настоящая боль, а не вот эти душевные сопли.

— Пришлось стать горцем. Жить, как оцколи, говорить, как оцколи. Думать. У меня не было родни, за меня в горах никто не стоял. А жизнь там суровая, слабому трудно выжить. Приходилось хитрить, юлить. Иногда просто быстро бегать. Я так старался выжить, что уже и думать забыл о своем прошлом, о своем предназначении. А потом пришел ты. Так далеко в горы воины владыки почти никогда не заходили, в набеги в долину меня не брали. Так что я живых четлан не видел много лет. А тут сразу так много. И ты еще. Крохотный скрюченный младенчик вырос в оплывшего дылду с испуганными глазами, — Ннака со смаком воспроизвел первые впечатления, которые оставил у него Сухая Рука.

Какие бурные чувства тогда его обуревали. Это же брат! За столько лет — родной человек. Хотелось кинуться на шею, умолять о защите и заботе! Но липкий страх залеплял рот: ведь это ЕГО сын! Несущий проклятье. В итоге, Ннака пошел по третьему пути: прицепился к владыке, не выдавая своего происхождения.

— Это был шанс вырваться из мрачных гор. И я им воспользовался. Ты тогда был наивен, как дитя… Я совсем не ощущал родство с тобой. Никакого зова крови. Но ты мне нравился, Хуакумитла. Ты был убежден, что я всего лишь дикий безродный оцколи, но держался со мной… почти, как с братом. Тогда-то у меня и зародились мысли о том, что я смогу вернуть себе положенное. Но, не борясь с тобой, а вместе с тобой! И я стал служить тебе так, как никто и никогда не служил. Я вел тебя вверх, думая, что ты и меня за собой утянешь. Твой дворец, конечно, был тогда клубком змей. Даже странно, во что он превратился с тех пор, как мы с отцом оттуда бежали. Дворец сжирал тебя заживо. И это почти случилось, когда задушили твою служанку. Странно, но тогда ты не сломался окончательно, а наоборот стал сильнее. Вообще, мне начало казаться, что внешний вид наивного дурачка — это что-то вроде маски жреца, за которой прячется кто-то другой.

«Хорошие были времена, — подумал Ннака. — Несмотря ни на что».