Нагие и мёртвые

 Риджес возвратился к Гольдстейну, они двинулись снова и достигли тропы через несколько минут. С тех пор как ее проделали, тропа успела основательно зарасти, а дожди размыли ее, и она стала грязной. Они шли, шатаясь, то и дело оступаясь и поскальзываясь, не находя одеревенелыми ногами опоры в жидкой грязи. Будь они менее усталыми, они, возможно, заметили бы разницу: солнце больше не пекло, зато почва стала нетвердой, и им приходилось преодолевать сопротивление кустарников, ползучих растений и острых шипов. Однако они едва замечали это. По сравнению с тяжестью носилок отдельные изменения и трудности пути пе имели для них значения.

 Они продвигались вперед теперь еще медленнее. Тропа не превышала ширины плеч человека, и в отдельных местах носилки застревали. В одном или двух местах их вообще невозможно было пронести, и Риджес поднимал Уилсона с носилок, взваливал его на плечо и продирался с ним вперед, пока тропа снова не расширялась. Гольдстейн следовал позади с носилками.

 В том месте, где тропа подходила к реке, они сделали большой привал. Это решение пришло как-то само собой. Они остановились передохнуть на минуту, но минута растянулась на целых полчаса.

 Уилсон стал беспокойнее, начал колотить кулаками по носилкам. Они попытались утихомирить его, но ему, видимо, представлялся какой-то кошмар, он продолжал размахивать своими ручищами и колотить по носилкам.

 - Успокойся, - умолял его Гольдстейн.

 - Они хотят убить меня! - завопил Уилсон.

 - Никто тебя не тронет. - Риджес попытался удержать руки Уилсона, но тот высвободил их, по его лбу струился пот.

 - О, боже! - простонал Уилсон. Он попытался соскользнуть с носилок, но они удержали его. Ноги Уилсона постоянно дергались, через каждые несколько секунд он садился, а затем со стоном падал назад. - Ба-у-у-у-м, - бормотал он, подражая звуку миномета и защищая руками свою голову. - О-о-о-х, вот они идут, они идут, - хныкал он. - Какого дьявола я торчу здесь?

 Им стало страшно. Они сидели возле него тихо, отвернувшись друг от друга. Впервые с тех пор, как они вновь вступили в джунгли, они показались им враждебными.

 - Замолчи, Уилсон, - сказал Риджес. - Ты накличешь на нас японцев.

 - Я умру, - пробормотал Уилсон. Он попытался подняться, и ему почти удалось сесть, но затем он снова упал на спину. Когда оп смотрел на них, его глаза были ясными, но очень усталыми. Секунду или две спустя он проговорил: - Я в плохой форме, ребята. - Он попытался сплюнуть, но слюни повисли у него на подбородке. - Даже не чувствую дыру у себя в животе. - Его пальцы нервно щупали всю в засохшей крови повязку на ране. - У меня там полно гноя. - Он вздохнул, облизывая языком сухие губы. - Я хочу пить.

 - Тебе нельзя пить, - сказал Гольдстейн.

 - Да, я знаю, мне нельзя пить. - Уилсон слабо засмеялся. - Гольдстейн, ты как баба. Если бы не это, ты мог бы быть хорошим парнем.

 Гольдстейн не ответил. Он слишком устал, чтобы уловить какой-то смысл в этих словах.

 - Чего тебе, Уилсон? - спросил Риджес.

 - Пить.

 - Ты уже пил.

 Уилсон опять начал кашлять, кровь выступила из запекшихся липких уголков его рта.

 - А-а-а, уйдите вы прочь! - Несколько минут он молчал, его губы машинально шевелились. - Все никак не могу решить, вернуться мне к Алисе или к другой...

 Уилсон почувствовал, что у него внутри произошли какие-то перемены. Ему казалось, что рана куда-то пропала, а в животе осталась только дырка и что можно засунуть пальцы в эту дыру и ничего там не найти. Мутными глазами он смотрел на своих товарищей. На какое-то мгновение его зрение сфокусировалось, и он ясно их разглядел. Лицо Гольдстейна вытянулось, скулы торчали, нос походил на клюв. Радужная оболочка глаз в покрасневших веках приняла болезненный ярко-голубой цвет, а русая борода стала рыжеватокоричневой и грязной, закрывая собой тропические язвы на подбородке.

 Риджес же походил на загнанное животное. Его крупные, тяжелые черты лица вытянулись более обычного, рот был раскрыт, нижняя губа отвисла. Дышал он тяжело и шумно.

 Уилсону хотелось сказать им что-нибудь приятное. "Ведь они такие славные ребята, - думал он. - Их никто не заставлял тащить меня так долго".

 - Я благодарен вам, ребята, за все, что вы сделали для меня, - пробормотал он. Но это было не то, что ему хотелось сделать. Он должен им что-то подарить. - Послушайте, ребята. Я все собирался наладить самогонный аппарат, только беда в том, что мы никогда не бываем подолгу на одном месте. Но я его сделаю. - Он ощутил прилив энергии, последнюю вспышку ее, и, пока говорил, верил себе. - Никаких денег не надо, если есть самогонный аппарат. Сделай его - и пей сколько пожелаешь. - Сознание покидало его, и усилием воли он старался вернуть его. - Но я обязательно сделаю его, как только мы вернемся назад, и дам каждому из вас по полной фляге. По фляге - бесплатно.

 На их вытянутых лицах не появилось никакого выражения, и он покачал головой. Пообещать им лишь это было слишком мало за то, что они сделали.