Наглец (СИ)

И когда я уже начинаю терять терпение, Полина наконец решает показаться мне на глаза — хоть и с явной неохотой. На ней — кашемировое платье насыщенного зелёного цвета — как раз под её глаза, которые на фоне платья будто сияют ещё ярче. На ногах вместо испорченных сапог из натуральной кожи — замшевые сапоги на ненормально-адекватном каблуке.

Обвожу взглядом всю её фигуру, желая повторения хоть какого-нибудь прошлого эпизода — она на моих руках или на плече — плевать, лишь бы так же… обжигающе близко. Хочу гореть с ней в одном пламени; заставить её раскрыться и скинуть эту дурацкую маску холодной и сдержанной леди, которая идёт ей так же, как Шастинскому — балетная пачка.

Она должна стать моей.

Во что бы то ни стало.

* * *

Глядя на неё сейчас, понимаю, что мне мало просто смотреть — я должен её чувствовать.

И чем ближе — тем лучше.

Пропускаю момент, когда оказываюсь к ней вплотную — настолько, что чувствую её дыхание на своих губах; кажется, в её расширившихся от шока зрачках вижу себя — отражение абсолютно безумного, неуёмного и бесконтрольного желания.

Она помолвлена — я это помню так же чётко, как манную кашу Шастинского в кровати Соколовского в детском саду — но именно сейчас мне на это абсолютно похуй, потому что я ведь на полном серьёзе собирался добиваться её даже несмотря на это. Я не верил в любовь, потому что в двадцать первом веке балом правят деньги, связи, социальный статус и какие угодно привилегии, но уж никак не сантименты, хотя мне казалось, что в далёком две тысячи тринадцатом я был способен на чувства. А стоило мне вновь столкнуться с Полиной — этой дерзкой, своевольной, гордой стервой, шагающей по головам ради достижения собственных целей — как я с готовностью собрался пересмотреть собственный взгляд на некоторые вещи, словно потерявший собственную волю пёс.

Она была права, когда назвала меня «комнатной собачонкой» — отчасти — и всё же я не мог от неё отвернуться.

Электрический ток буквально вышибает из меня дух, стоит моим губам накрыть её в абсолютно диком поцелуе, словно тысяча игл разом впивается в кожу; ладони начинают вибрировать от напряжения и желания почувствовать тело Молчановой, и мой воспламенённый мозг не придумывает ничего лучше, как стиснуть её бёдра сквозь тонкую паутинку чулок. Не фонтан, конечно, но пока мне хватает и этого.

Хуже становиться, когда я чувствую её слабый и неуверенный ответ на своё откровенное безумие.

Слышу чей-то демонический рык и понимаю, что это я рычу, вжимая Полину в стену и набрасываясь на её губы с удесятерённой силой — просто потому, что иначе не могу.

Свихнусь, если не будет настолько резко, грубо и первобытно-страстно.

Правда, моя эйфория длится недолго: уже через секунду Полина начинает яростно сопротивляться, выбивая на удивление сильными ударами кулаков несчастные крохи кислорода из моих лёгких. В конечном итоге не это заставляет меня выпустить её из своих объятий, а каблук её сапога, опустившийся на мою ногу.

Могу поклясться, что я только что видел перед глазами звёздочки, как в том грёбаном мультике, где кролик ебашит тебя вытащенной из кармана наковальней по голове.

— Самоуверенный сукин сын! — уже не особо следя за уровнем громкости, вскрикивает Полина, и мою щёку обжигает огнём. Она что, сидит на стероидах? — Перестань вести себя так, будто тебе всё в этой жизни позволено! Я не твоя собственность и никогда ею не стану — заруби себе на носу! А ещё лучше найди себе какую-нибудь идиотку, которая любит дешёвые понты и самоуверенность! Хотя нет, вряд ли хоть одна уважающая себя девушка станет встречаться с таким дебилом, как ты!

К её последнему предложению я уже прихожу в себя, и чувствую, как где-то внутри начинает клокотать и пениться ярость — вплоть до того, что хочется сгрести её волосы в кулак и шарахнуть головой о стену, потому что, будь она сама нормальной, ни за что бы не повысила голос на людях.

— Одежду оставлю себе в качестве компенсации за моральный ущерб, — высокомерно произносит она, будто делает мне одолжение, и выходит из бутика, высоко задрав нос.

Вот же… сука.

Ей действительно похер на то, что я рядом — бревно и то было бы отзывчивей.

Это безмерно бесит, но я нахожусь в совершенно неподходящем месте для того, чтобы «спускать пар».

— Запишите все покупки на счёт Богдана Аверина, — произношу сквозь зубы, отчего консультант испуганно дёргается.

Молчанова делает из меня совершенное чмо — пугаю ни в чём не повинную девочку…

— Как скажете, — пищит девушка и скрывается за кассой — судя по всему, имя Аверина ей знакомо не по наслышке.

В «Конус» еду злой, как чёрт, но за те сорок минут, что провожу в дороге, собрав все пробки и светофоры, успеваю немного остыть, и в итоге во мне остаётся лишь горстка глухого раздражения. От парней я выслушиваю кучу всякой херни, которая должна не то успокаивать, не то мотивировать на что-то явно положительное, но в реальности лишь ещё больше меня бесит; за компанию пью с ними кофе, хотя оно мне нахрен не упало, и притворяюсь получающим кайф распиздяем.