Наглец (СИ)

Ещё никогда прежде в своей жизни я так не злился на это чёртово женское упрямство и грёбаный страх что-то в своей жизни кардинально поменять. Нахер тебе нужна такая жизнь, если ты даже в душ без расписания сходить не можешь?! Или это у баб такая новая форма мазохизма — делать всю жизнь то, что тебе не нравится? Я ведь вижу, что Полина совершенно не похожа на охотницу за деньгами — ей просто не хватает чего-то, что она пытается ими заменить.

Человеческих эмоций, например.

Вначале после того, как она выставила меня вон, высказав всю эту херню про то, что я ей не нужен, мне хотелось просто выломать эту чёртову дверь, взвалить упрямую идиотку на плечо и забрать с собой, чтобы сломать её титановый панцирь, которым она окружила себя, вращаясь в кругу этих уевшихся жизнью снобов. Даже приковать её наручниками к батарее, если будет нужно — а, скорее всего, так и будет — и запереть в своей квартире, пока из её головы не выйдет вся эта дурь про «жертвенность».

Запрокидываю голову к ночному небу и выдыхаю облако табачного дыма. Чёртовы сигареты. Вот что бывает, когда твои друзья пользуются этой хернёй, чтобы избавиться от стресса, а ты просто пробуешь за компанию и действительно находишь в этом отдушину. Глупо, но работает. Я уже полтора часа стою во дворе собственного дома, смотря на тёмные окна квартиры, в которой живу последние два года, и пытаюсь представить, что чувствовал бы, если бы там меня кто-то ждал: Полина, возящаяся с продуктами на кухне или сидящая у телевизора за каким-нибудь дурацким сериалом, который я всё равно смотрел бы, потому что он интересен ей; пара-тройка ребятишек, носящихся по дому друг за другом или тискающие домашнего питомца, который обязательно был бы заведён исключительно ради них… Картина выходила до того соблазнительная, что я железобетонно решил, что с Авериным Полина не останется, даже если после Богдан найдёт меня и сделает из моего лица светофор. Если я что и усвоил в этой жизни, так это то, что за всё приходится бороться, если хочешь что-то иметь. Абсолютно за всё.

И если мне нужна Молчанова — придётся попотеть, но сдаваться я не собираюсь.

Швыряю окурок в урну и поднимаюсь на восьмой этаж пешком — последний раз я в спортзале был два дня назад, хотя форму надо поддерживать ежедневно, и это было своеобразное восполнение.

Нехорошее предчувствие посетило меня ещё на пятом этаже, когда кроссовки звучно чвякнули по воде, которая, не прекращаясь, текла вниз по ступенькам с верхних этажей. Учитывая, что такая херь происходит уже третий раз, даже не приходится сомневаться в том, из чьей именно квартиры извергается этот водопад.

Сука.

На шестом и седьмом этажах уже царит беспредельный кавардак, так как воде не хватило стен моей квартиры, и она отправилась наносить ущерб всем соседям, которые жили подо мной. Но на меня никто орать или жаловаться и не думал, потому что и мою квартиру затопило из той, что находится на этаж выше — она пустует и периодически напоминает о себе таким вот дебильным способом, потому что её хозяин — жадное чмо, спускающее деньги на что угодно, но точно не на качественную сантехнику.

Интересно, родители в курсе, что это будет уже третий ремонт за последние восемь месяцев? И, думаю, не последний, потому что заставить этого оленя поставить нормальные вентили не сможет даже спецназ.

Отмыкаю дверь квартиры и попадаю в океанариум; хорошо, что я, наученный горьким опытом, прячу документы на верхней полке шкафа… Устало закатываю глаза и набираю телефон единственного холостого друга.

— Внимательно, — орёт Шастинский, пытаясь перекрыть музыку.

— Где тебя носит?

— А ты уже соскучился? — веселится Лёха.

— Мне щас не до шуток, — хмурюсь. — Мне надо где-то перекантоваться пару недель, так что тащи свою задницу к себе домой, я подъеду.

В трубке слышится какой-то грохот и лязг, и наконец-то музыка стихает.

— Твою берлогу взорвали террористы?

— Хорош петросянить. Едешь — нет?

— Да чё ты как баба на пятом месяце беременности, щас буду.

Приезжаю на целых полчаса раньше друга и снова сканирую взглядом тёмные окна теперь уже его квартиры, надеясь, что он убрал свои «игрушки», которые обычно имеют привычку беспорядочно валяться по всему дому.

Машина Шастинского тормозит в паре сантиметров от моей ноги — выпендрёжник — и ослепляет светом фар.

— Так что случилось? — едва выйдя из салона, спрашивает он.

— Вселенский потоп, — невесело хмыкаю.

— Опять? — округляет Лёха глаза. — Чувак, на твоём месте я бы уже давно показал этому придурку, как прекрасны больничные койки.

— Расслабься, парней тут всё равно нет, — фыркаю.