Ее локоны касаются моей щеки, принося аромат натуральных средств для волос и масел. Она улыбается, подставляя солнцу смуглый подбородок. — Если тебе от этого станет легче, Хадин украдкой поглядывает на тебя с тех пор, как ты здесь.
— Он смотрит на нее так, словно она его спасательная шлюпка с тех пор, как мы вышли из больницы, — говорит Дон. Она стоит по другую сторону от меня. Она все еще одета поверх всего, но жир с ее лица исчез благодаря Максу.
Я подсмотрела нежный момент, который они разделили за пределами ванной, когда он вытирал ей лицо в перерывах между поцелуями.
— Так что у вас двоих за дела? — Многозначительно спрашивает Санни.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Нет? — Кения морщит нос, выглядя одновременно озорной и великолепной.
— Знаешь, я слышала, что гормоны беременности могут сделать с женщиной. — Санни подмигивает мне. — Это делает их игривыми.
— Как собака во время течки, — бормочет Кения.
— Как единственная здесь женщина, которая уже родила, я могу это подтвердить, — говорит Дон, поднимая руку.
— Это сияние "у меня будет ребенок" или… сияние другого типа? — Дразнит Кения, указывая на мое лицо.
Я плотно сжимаю губы.
— Как там Хадин, когда он трезвый? — Дон невинно подмигивает мне. — Все, что ты говоришь на ферме, остается на ферме.
Я качаю головой. — Не обсуждается. Мой папа прямо здесь. — Я указываю подбородком на своего отца, который сидит рядом с Хадином.
— Хорошо. — Дон щелкает перепачканными маслом пальцами. — Это значит, что мы обсудим это позже. Когда твоего отца не будет.
— Я принесу шампанское, — обещает Кения.
— Безалкогольное. — Напоминает ей Дон.
— Правильно.
К нам подходит мама Мойра. — Дамы, не могли бы вы помочь мне вынести эти блюда на улицу?
Санни надувает губы. — Почему все мужчины снаружи, а дамы на кухне? Это так старомодно, ма.
— Прости?
— Нет, не хочу. — Санни целует мать в щеку.
Мама Мойра разражается громким смехом. Ее косички трясутся на маленьких плечах. — Идите подавайте еду.
Каждый из нас берет по тарелке и гуськом выходит во внутренний дворик.
В тот момент, когда они видят нас, мужчины вскакивают на ноги и помогают. И Хадин, и папа тянутся за моим картофельным салатом.
Хадин бьет отца кулаком. — Тебе не следует таскать ничего тяжелого, — ворчит он на меня.
Я смотрю в его серые глаза и снова вижу в них тяжесть. Это беспокоит меня так сильно, что мои пальцы скользят по стеклу. К счастью, Хадин уже хорошо владеет тарелкой и спасает блюдо.
От запаха жареной рыбы и тушеных бобов у меня текут слюнки. Я тянусь к тарелке, но Хадин забирает ее у меня и начинает сервировать.
У меня перехватывает дыхание. Он заботится обо мне, даже несмотря на то, что ему больно и…
Вот дерьмо.
О нет.
Это плохо. У меня возникает желание броситься на колени Хадину и засунуть язык так глубоко ему в глотку, что я чувствую вкус его копчика.
Кения обмахивается рукой. — Сегодня так жарко.
— Я принесу тебе выпить, детка. — Алистер выскальзывает из своего кресла.
— Я тоже. — Даррел поднимает руку.
— Бери себе выпивку, — ворчит Алистер, но когда возвращается к столу, у него в руках две бутылки. Он протягивает одну Даррелу, который поднимает ее в знак благодарности.
— Это восхитительно! — восклицает миссис Маллиз, обращаясь к столу и накладывая себе в тарелку еще фасоли.
— Спасибо. — Мама Мойра сияет.
— Мам, ты могла бы с таким же успехом переехать в город, потому что такими темпами мы всегда будем красть тебя у папы, — язвительно замечает Санни, поливая соусом тушеные бобы и рис своего мужа.
— Может быть, так и будет. — Мама Мойра пожимает плечами. — Я всегда хотела большую семью майя. — Она улыбается Даррелу. — И хотя Санни пошла и выбрала белого мужчину…
Санни стонет. — Мама!
— Расслабься. Я говорю, что у меня все еще есть эта мечта. Быть в окружении внуков, друзей и семьи. — Ее тон становится задумчивым. — Никогда по-настоящему не знаешь, как долго люди будут с тобой. С таким же успехом ты можешь лелеять их, пока они живы.
Хадин опускает подбородок.
Я
Мое сердце выпрыгивает из груди, и я придвигаюсь к нему всем телом. Я не хочу быть настроенной на него так сильно, но я настроена. Почему я замечаю каждую перемену в выражении его лица? Почему каждый его вздох пронзает мою душу болью? Почему я не могу отключить это сверхосознание?
Я наклоняюсь и провожу рукой по бедру Хадина.
Он удивленно поднимает глаза.
Я быстро отстраняюсь, ошеломленная собственной импульсивностью. К моим щекам приливает жар, когда я понимаю, как, должно быть, выгляжу в его глазах. Этим утром мы переспали, и внезапно я не могу оторвать от него рук.