Нагорный Карабах: виновники трагедии известны

Что ты кичишься далекими предками.
Кто тебе в голову вбил эту чушь.
Годы величья! За этими ль редкими
Ты и лопатишь истории глушь.

Лучше-ка вспомни кровавые ссоры,

Все ведь уж было: изгнания, смерть.
Разве ушедших потухшие взоры
Не говорят тебе: хватит, не сметь!

Хватит — гони от родного порога

Тех, что зовут тебя снова к крови.
Люди ли это: давно уж без бога,
Нет в их сердцах ни добра, ни любви.

В деле неправедном ждать ли победы?

Нынче дорога твоя лишь одна:
Молча за стол сесть со старым соседом,
И за прощение выпить вина.

А что касается того самого старичка — любителя, так сказать, отечественной истории в ее определенном преломлении, то он выполнял в некотором роде теоретическую работу по обоснованию притязаний Армении на Карабах. А были и такие, что вносили посильный вклад и практическую работу. Мне, по-крайней мере, с подобным типом стариков пришлось однажды встретиться, и я позволю себе рассказать о нем.

Проливной дождь застал меня на улице, когда я стоял в двух шагах от какой-то библиотеки. Прячась от дождя, я зашел в нее и взглянул на небо. Едва ли не до горизонта оно оказалось сплошь в грозовых тучах, и я понял, что ждать мне придется долго. Чтобы как-то скоротать время, я прошел в читальный зал, взял несколько журналов и, сев за один из столов, начал их листать. В зале кроме меня был еще лишь один старичок, который минут через пятнадцать после того, как я сел за стол, попросил меня в чем-то помочь ему. Я подошел к нему, и он, протянув мне конверт, спросил, не смогу ли я прочесть адрес на конверте. Запись я расшифровал и, возвращая ему конверт, обратил внимание, что перед ним целой стопкой лежат еще не менее двадцати пяти конвертов, на которых уже написаны адреса. Мое удивление он заметил и сказал, что если меня интересует, чем он занят, то советует мне сесть за его стол, тем более, что я могу быть полезен ему в расшифровке некоторых неразборчивых почерков его корреспондентов, которых у него несколько дюжин. Я так и сделал, и вот что узнал. Постараюсь быть очень краток. Оказывается этот старичок всеми правдами и неправдами, и прежде всего, из периодических изданий, проспектов, справочников, пособий, через частных лиц разузнавал адреса различных правительственных и общественных организаций, общественных деятелей, отдельных ученых, писателей, газет, журналов, радио, телевидения и еще бог знает кого. Как он сам мне рассказал, среди его адресатов были и люди, так сказать, рядовые: пионервожатые, начинающие спортсмены и музыканты, одинокие женщины, желающие с кем-нибудь завязать знакомство, девочки, ищущие верную подругу, и нечто еще в этом же роде. Их адреса он тоже узнавал из газет и журналов. И всем им, по собственной инициативе, этот старичок писал письма, в которых расписывал, насколько несчастен народ Арцаха, пребывающий чуть ли не в колониальном рабстве у Азербайджана, какие мучения ему приходится претерпевать и что, мол, терпение народа, народа-труженика, хранителя древнейшей культуры уже иссякло, и он восстал. В заключение он просил возвысить свой голос в защиту свободолюбивого народа Арцаха, проводить всякого рода акции протеста, поскольку, дескать, арцахцы оказались всеми забытыми, а у азербайджанцев всюду защитники и сторонники? Далее старик сказал мне, что некоторые из его адресатов, откликнувшись, пишут ему письма, спрашивают кое-какие подробности, что-то уточняют, и у них завязывается переписка. Словом, мне стало ясно, что старик нащупал канал, позволяющий ему если и не формировать общественное мнение, то влиять на него — безусловно. Я смотрел на этого человека, и мне казалось, что это и не старик сидит передо мной, а дьявол, изморивший самой наглой ложью не одну душу.

— Ну как, — спросил меня старик, а лицо его в эти минуты было искривлено улыбкой сатаны.

— Не знаю, — ответил я ему, — да только вам пора выходить на международную арену.

Сидеть с ним рядом было противно, и я, сдав журналы, вышел в дождь, спрятавшись через несколько метров в магазине.

Установив режим тотального физического и духовного террора, господа национал-сепаратисты исключили любую возможность политической активности в нежелательном для них направлении. Зато сами творили, что хотели.

И когда из уст Балаяна и прочих ему подобных слышишь какие-то слова о демократии, цивилизации, правах человека и прочих из них, поневоле думаешь, а есть ли предел их цинизму, их лицедейству и фальши.