Награда для Регьярда

Это была вина Зондарга ‒ он сам убедил когда-то сына, что тот достоин стать владетелем Гримхайла. Но за все прошедшие годы старейшина понял одно ‒ Гримхайл сам выбирает своего владыку, а не наоборот. Регьярд мог никогда не стать во главе горной страны, но все эти годы будто некая неведомая сила хранила его и давала нечеловеческую выносливость для выживания. Но осознание пришло слишком поздно, сознание Увогина было отравлено мечтой о власти. Разве Зондарг желал сделать из сына чудовище?

Конечно нет…

‒ Господин! ‒ в покои ворвался Хоргс. Его вид выдавал сильное тревогу. ‒ Увогин довольно долго находится в подземельях.

‒ Скажи, ‒ спокойно заговорил старик, ‒ для чего я приставил тебя к своему сыну?

На лице стражника отобразилось непонимание. Вопрос застал воина врасплох. Хоргс и раньше не отличался сообразительностью, а теперь совсем замялся.

‒ Я… мы пытались его остановить… ‒ чтобы хоть как-то промочить пересохшее горло, стражник сглотнул, ‒ но он приказал никому не сунуться. Сами же знаете, что его, порой… заносит.

Зондарг раздраженно прикрыл глаза.

‒ Вот именно поэтому я тебя к нему и пристроил, ‒ сквозь зубы заговорил старейшина, ‒ а ты, вместо того, чтобы приглядывать за ним, слепо выполняешь его приказы.

Хоргсу очень хотелось предложить Зондаргу самому понянькаться со своим великовозрастным мальчишкой, но опрометчивые слова пришлось проглотить вместе с недовольством. Такое отчаяние и бессилие безумной усмешкой искривило рот старика подобно усгурскому мечу. Одно понял глава стражи ‒ ноги его здесь больше не будет. Не нравилось ему все это ‒ на деле оказалось не так, как обещали старейшины. Свержение Регьярда выглядело просто кровавой расправой и поводом для сведения счётов.

Еще и девица эта свалилась в ущелье ‒ не к добру это, не к добру.

Зачем вообще Хоргс во все это ввязался? Из уважения к Зондаргу? Давней дружбы с Увогином? Теперь уже сложно было ответить даже ему самому. Но исход этой затеи явно не обещал ничего хорошего. Стражник, ничего не ответив на обвинения старейшины, развернулся и вышел из покоев. Он злился сам на себя за неспособность противостоять властным словам Зондарга, а еще испытывал страх. Увогин стал пугать его в последнее время своей непредсказуемостью. Что ему могло понадобиться от почти полуживого бывшего владетеля?

‒ Позаботься о том, чтобы мой сын вернулся в покои, ‒ набатом звучали последние напутствия старика. ‒ И… Хоргс, ты же понимаешь, что Регьярд очень плох, скорее всего он не доживет до утра.

Не доживет… если Увогин горячился, то точно не доживет, но что, если… тогда придется самому решать эту проблему.

Черт!

‒ Уво! ‒ окликнул стражник своего друга, спустившись в подземелье.

Но ответом стала тишина.

‒ Увогин! Ты здесь?

В эту дыру пришлось тащиться одному ‒ еще одна причина, чтобы злиться. Но не желательно, чтобы другие видели будущего владетеля в ярости, да ещё всего залитого с ног до головы кровью прежнего властителя.

Хоргс подошел к распластаному на каменном полу телу Регьярда.

‒ Твою мать!!! ‒ непрошенная ругань вырвалось у стражника. Он резко развернулся, направляясь к выходу, но не успел сделать и двух шагов.

‒ Ты кого-то здесь потерял, Хоргс? ‒ низкий, леденящий душу, голос остановил его.

В следующую секунду грузное тело бывшего стражника осело рядом с телом не состоявшегося владетеля.

«Вот и все, ‒ подумалось умирающему мужчине, ‒ все же глупая вышла затея… с Регьярдом…»

Глава 15

Силар?

Наверное, боль – это и есть осознание жизни. Если человек чувствует боль, значит он жив. Только от чего же так хочется умереть…

Не знаю сколько длилась агония, но казалось, что это происходит бесконечно. Будто бы я родилась, всю жизнь прожила и умираю с болью. И если физическая боль рвала на части мое тело, то душа изодрана в клочья. Память ‒ худший друг и самый верный убийца.

Тело переставало ныть от горловых песнопений безумной шаманки, что притащила меня в свою хижину. Не скажу, что эти песни приносили успокоение душе, скорее, наоборот ‒ раздражали своей странностью, чужеродностью и совершенно непонятным языком. Лучше бы она оставила меня умирать на камнях в той жуткой яме. Тогда не пришлось бы так мучиться. Смерть ‒ лучшее спасение.

На ноги я смогла подняться только к зиме, не считая того, что пришла в себя я раньше, но, даже поднявшись на ноги, ни о какой полноценной ходьбе речи не шло.

Куда там?! Я с трудом могла преодолеть расстояние от лежака к единственной двери в тесной хижине старухи. Вывалившись наружу, я и обнаружила, что выпал снег. Было холодно, а я так и осталась лежать в снегу в своей, мокрой от пота, робе. Слезы, которые покатились по вискам оказались предательски теплыми в отличие от воздуха. Небо серое и неприветливое с жалостью взирало на калеку. Видимо, из сострадания оно меня старалось похоронить под слоем падающих снежинок.

Мне очень хотелось умереть. Но смерть не желала иметь со мной ничего общего. Оно и верно, кому интересны предатели?