Награда королевы Марго

После того как детектив ушел, Трубников закрыл окна и обнял супругу. Она еще тряслась — то ли от холода, то ли от страха. Дым выветрился, но в квартире стало как в морозильнике. Пришлось закутать жену в шубу, усадить в кресло и поставить у ног обогреватель. После того как она пришла в себя, Трубников сказал как можно мягче.

— Я не знаю, что происходит, но пока не прояснится ситуация, ты должна пожить у родителей. Позвони им, объясни, в чем дело. А хочешь, я позвоню?

— Они сейчас живут в Подольске у тетки, пока она за границей.

— Это даже лучше! — обрадовался Трубников. — Пока я разберусь с этими козлами, ты побудь с ними. А на работе возьми отпуск за свой счет.

— Чего они хотят, твои козлы? — спросила с дрожащим подбородком Настя.

— В том-то и дело, что не знаю. Сейчас мой человек над этим работает, а тебе пока надо исчезнуть.

— А вдруг они тебя убьют?

— Ну, смерти я не боюсь. Самое обидное будет, если я так и не узнаю, за что меня грохнут?

Настя кинулась к мужу на шею, крепко прижавшись своей горячей грудью. Дрожь еще продолжала ее бить, но уже, кажется, шла на убыль.

— Ты будешь грустить, если меня убьют? — прошептал Трубников.

— Буду, — ответила Настя, судорожно всхлипнув. — Ты же знаешь мою дурацкую привычку плакать по всяким пустякам.

Трубников улыбнулся и подумал, что если к жене вернулось чувство юмора, значит, пора ее вести к родителям.

Через час они уже выезжали на кольцевую дорогу, и Трубников очень внимательно всматривался в летящие за ними машины. Хвоста, кажется, не было. Но возможно, он и ошибался. В любом случае охотиться будут за ним, а не за женой. Но пусть на всякий случай она будет подальше.

Он нежно взглянул на Настю и улыбнулся. Если Колесников так влюбился в Маргулину в шестом классе и так пылает к ней страстью до сегодняшнего дня, то с Лазуткиной все было по-другому. Трубников познакомился с ней до армии на одной студенческой вечеринке. Станцевал один танец и сразу забыл. В студенческие годы Трубников был любвеобилен. На первом курсе он был влюблен сразу в четырех поэтесс, однако Лазуткина в их число не входила. Да она и не была поэтессой.

Во второй раз они встретились на улице в девяносто первом году и сразу кинулись друг к другу в объятия. Смачно расцеловавшись, парочка зашла в кафе вспомнить общих друзей. Это был настолько прекрасный вечер, что Трубников вызвался проводить ее до дома, разумеется, без всякой задней мысли. Исключительно для того, чтобы по дороге поболтать еще. Но внезапно у подъезда Настя покраснела и сказала, что гость может подняться к ней выпить чашку кофе.

Столь неожиданное предложение немного смутило молодого поэта. Он хотел отказаться, так как в этот день намеревался посетить один литературный салон на улице Герцена, но почему-то кивнул головой и поплелся за ней в подъезд.

Уже в лифте Трубников стал смотреть на свою новую подругу совсем иными глазами. Точнее, не смотреть, а пожирать. Ее глаза были большими и прекрасными…

Впрочем, глаза Евгений разглядел значительно позже. А в лифте поэтический взор студента Литературного сразу уперся в ее пышную грудь. Следом поэт скользнул по ее округлым бедрам, аккуратным ножкам и искренне подивился тому, как такая аппетитная девушка прошла мимо его взора? Вот только после этого инженер человеческих душ взглянул в глаза и увидел в них такое, что повергло его в крайнее смущение.

Если в кафе они беседовали весьма непринужденно, то кофе на Настиной кухне пили в большом напряжении. Как ни ерзал Трубников глазами по потолку, его взгляд почему-то всегда застревал на высокой груди хозяйки. Дыхание перехватывало, и кофе не лезло в горло. У Лазуткиной тоже западало дыхание, вероятно, от взгляда Трубникова. В конце концов она позволила прикоснуться к своим прелестям и расстегнуть три верхние пуговицы на блузке. Но не более того. Трубников ушел от нее в весьма унылом настроении и с чувством невыполненного долга.

Но это было только началом их романа. Он длился по всем классическим канонам ухаживания: цветы, шампанское, кино, театры, литературные салоны, поцелуи в подъезде и одинокое возвращение восвояси. По мере развития их любви шло планомерное завоевание ее роскошного тела. Грудь Евгений полностью отвоевал только на четвертом месяце ухаживания.

Это были упругие, круглые и в то же время нежные, с розовыми сосками прелести, которые могли украсить любой эротический салон мировой величины. Она давала упиваться ими на всю катушку, но ниже пояса ничего не позволяла. На седьмом месяце романа поэт раздевал возлюбленную до трусиков, совершенно теряя голову от ее гладких ног и кокетливых ямочек на попе. Но более чем млеть, упиваться зрительно и чахнуть над ними, будто над златом, она также не позволяла. На двенадцатом месяце они решили пожениться.