Доминика признавала ее как свою мать, но с ее мужем и их ребенком не желала иметь ничего общего. Гаэль подарила ей на Рождество красивый браслет, а Доминика — шелковый шарф от «Эрме», почти такой же, какой Гаэль подарила своей секретарше. Она ни разу не спросила мать о музее — эта работа казалась ей анахронизмом: кому нужно копаться во всем этом. Зачем восстанавливать дом и быт людей, которые вот уже двадцать лет как мертвы. Она не задумывалась, с какой целью они старались увековечить память семьи Штраус и других, им подобных. Война ничего не значила для Доминики, как и второй муж и ребенок ее матери. Она относилась к ним как к существам низшего порядка. У Доминики больше не было привязанностей ни к кому в этом мире. Единственный, кто был достоин ее внимания, — это она сама. И Гаэль она это наглядно продемонстрировала. Ей становилось все труднее и труднее оправдывать поступки дочери. Доминика просто ненавидела саму мысль, что можно с кем-то сблизиться. У нее не было желания кого-то к себе подпускать.
Гаэль вернулась на работу в феврале. К этому времени она почти восстановилась после родов, хотя немного пополнела. Кристофер считал, что это ей идет. Малышку она брала с собой на работу и там кормила. Если Гаэль нужно было поговорить по телефону, она передавала девочку помощнице, а если проводила собеседование, Дафна спала в корзинке в уголке.
В марте они съездили на уик-энд с друзьями Кристофера, семейной парой. Друг его, известный кинопродюсер, предложил обсудить новый совместный с американской компанией проект. Кристофер был очень популярен во Франции, а за прошедший год удостоился престижной музыкальной премии. Гаэль очень гордилась мужем. От выгодных предложений у него не было отбоя.
Они по-прежнему жили в том же особняке: владельцы согласились продлить аренду, так что причин куда-то перебираться у них не было. Здесь было достаточно места, в каждой комнате лежали игрушки Дафны, стояли колыбельки, коляски, корзинки. Для них это был счастливый дом. Гаэль наконец наняла няню, чтобы иметь возможность работать полный день и не брать дочку с собой. Малышка спала уже меньше и требовала внимания.
В апреле они узнали новость, которой никак не ожидали. Гаэль снова была беременна. Ребенок должен был родиться в ноябре, сразу после ее сорок второго дня рождения. Это был для них огромный подарок, дар Небес.
— Я буду самой старой мамашей у них в школе, — посетовала Гаэль, в то время как Кристофер был на седьмом небе от счастья.
Несколько дней спустя они крестили Дафну. Крестной матерью стала Амандин. Оба ее гораздых на проделки мальчугана очень обрадовались новой кузине и то и дело рвались схватить ее на руки. Теперь Гаэль почувствовала себя полноправным членом семьи Кристофера. С его сестрой они успели очень сблизиться, даже иногда говорили о Доминике, и Гаэль очень переживала по поводу холодности дочери и отсутствия между ними отношений.
— Она всегда поглощена собой и крайне неэмоциональна, — пыталась объяснить Гаэль золовке. — По мере взросления характер ее только ухудшается.
— Уверена, что все гораздо проще. Она ревнует тебя к Дафне, новому мужу, считает, что ее отвергли, — возразила мудрая Амандин.
— Она сама себя отвергает, — вздохнула Гаэль с сожалением. — Считает, что я замужеством предала ее отца. Думаю, Роберт не хотел бы, чтобы остаток жизни я провела в одиночестве.
Доминике недавно исполнилось девятнадцать. Она заканчивала предпоследний курс колледжа и была едва ли не лучшей студенткой.
— Ты уже сказала ей о втором ребенке? — спросила Амандин.
Гаэль виновато покачала головой:
— Я думала подождать до лета.
Она подозревала, что эта новость только усугубит ситуацию.
— Она теперь приедет только на Рождество.
И это Доминике точно не понравится. После рождения Дафны она считала дни, стремясь поскорее уехать. Очевидно, она испытывала неловкость: не зря же всегда твердила, что у нее самой никогда детей не будет. Она хотела одного: делать карьеру. Ее единственной страстью был бизнес. Теперь мать и дочь почти не общались, а если и говорили, то коротко и ни о чем. Доминика была занята в колледже или развлекалась с друзьями. Гаэль постоянно разрывалась между мужем, малышкой и работой. А скоро появится и еще один ребенок. Но она не помнила себя счастливее, хотя Доминика и возвела между ними неприступную стену.
К тому времени как они приехали в Саутгемптон, Гаэль уже значительно отяжелела, больше даже, чем в прошлый раз. Первое, что увидела Доминика, — это беременную мать с семимесячной Дафной на руках. Было очевидно, что ребенок не заставит долго ждать. Гаэль выглядела прямо символом материнства и плодовитости.
Доминику увиденное явно вывело из себя.
— Не считаешь, что это немного слишком — рожать каждый год в твоем возрасте? — бросила она, не поздоровавшись. — Что и кому ты пытаешься доказать? Не пора остановиться? Тебе сорок один год!
Она даже не попыталась обнять мать, и Гаэль пришлось подойти к ней самой.
— Ребенок в моем возрасте — это Божий дар. У меня осталось не так много времени.