Наградная медаль. В 2-х томах. Том 1 (1701-1917)

А в 1727 году в Петербурге в связи с эпидемией оспы последовало строгое распоряжение о прекращении доступа населения на Васильевский остров, где находилась в то время резиденция четырнадцатилетнего царя Петра Второго. Но строгие запреты были напрасны. Ближайший фаворит — князь С. Г. Голицын принёс заразу к царю от двух своих больных дочек и «…Понеже по воле Всемогущего Бога, Державнейший Великий Государь, Пётр Вторый Император и Самодержец Всероссийский, болезнуя оспою Генваря 7 дня от времяннаго в вечное блаженство того ж Генваря 18 числа в 1-м часу по полуночи отыде…»,[181] так извещалось в объявлении Верховного Тайного Совета от 4 февраля 1730 года о смерти Петра Второго.

В память о его кончине была выбита серебряная медаль диаметром 45 мм с изображением на лицевой стороне профильного портрета усопшего, а на оборотной — семи кипарисов, все надписи на латинском языке.[182]

Ровно через одиннадцать лет, в царствование дочери Петра I Елизаветы, в 1741 году в Петербурге снова вспыхнула эпидемия оспы. Печальная участь племянника побудила императрицу оградить себя от повторения этой ужасной напасти. Она издала указ «О воспрещении проезда ко дворцу лицам, у которых в домах окажется оспа…».[183] Елизавета понимала, что обычные меры ограничения не дают гарантии от дальнейшего распространения заразы. Изоляция больных — более надёжное средство. Но всё-таки меры не принимались. И, более того, даже на предложение известного греческого врача Дмитрия Монолаки приехать в Петербург и лично ей, Елизавете, сделать «инокуляцию» оспы, она ответила отказом из-за нерешительности своего характера.

И только с приходом к власти императрицы Екатерины II последовал 19 декабря 1762 года указ «Об учреждении особых домов… для одержимых прилипчивыми болезнями и об определении для сего докторов и лекарей…».[184] Дома эти должны были находиться, как правило, за пределами города. Так появился первый «Оспяный дом» при Московском воспитательном заведении. Затем в 1763 году такой же учредят в Сибири — в Тобольске, лекарства для которого «…разрешено было брать из казённой аптеки».[185] Наряду с этим, согласно последним указам, было запрещено больным или имеющим больных в доме посещать церкви, приглашать знакомых на похороны, вносить покойника в кладбищенскую церковь, а кладбищенские священники вообще изолировались от остальной иерархии священнослужителей. Но этого было недостаточно для борьбы с эпидемиями оспы. Нужны были более решительные меры.

На заседании Комиссии по Уложению 11 декабря 1767 года депутат доктор Аш указывал на успехи Западной Европы, особенно Англии, в борьбе с этой заразой. Убеждая в благополучных исходах «инокуляции», он приводил наглядные примеры успешного привития оспы в прибалтийских районах Российской империи: «…Здесь (на заседании комиссии) находятся светлейшая принцесса Гольштейн-Бек и сиятельная графиня Чернышёва, из коих первой в Ревеле, а другой в Лондоне прививали оспу с совершенною удачею, о чём оне ныне и не сожалеют…»[186] Он уверял, «…что вернейшим средством для предохранения русского населения от оспенных эпидемий следует признать искусственное заражение этою болезнью».[187]

Но как убедить простой народ России? Ведь ходили невероятные слухи о том, что «…у многих англичан, коим учинено оспенное привитие, выросли коровьи рога».[188] Как реально решить проблему внедрения оспопрививания в низшие слои населения периферии, если столичное высшее общество считало это шарлатанством? Императрица понимала, что нужен убедительный, наглядный пример для всех. И тогда она решила показательно привить оспу себе и своему наследнику — сыну Павлу. Вот что она писала королю Фридриху II, который тоже был противником этой процедуры: «С детства меня приучали к ужасу перед оспою, в возрасте более зрелом мне стоило больших усилий уменьшить этот ужас, в каждом ничтожном болезненном припадке я уже видела оспу… Я была так поражена гнусностью подобного положения, что считала слабостию не выйти из него. Мне советовали привить оспу сыну. Я отвечала, что было бы позорно не начать с самой себя, и как вести оспопрививание, не подавши примера? Я стала изучать предмет, решившись избрать сторону, наименее опасную — оставаться всю жизнь в действительной опасности с тысячами людей или предпочесть меньшую опасность очень непродолжительную и спасти множество народа? Я думала, что избирая последнее, я избрала самое верное».[189]

Через английского посла она пригласила в Россию инокулятора лейб-гвардии лекаря Димсделя. 12 октября 1768 года он взял лимфу у болевшего в Коломне мальчика Саши Маркова, смочил ею нитку, которую протянул под кожею на руке Екатерины II — в этом и заключалась вся операция оспопрививания. Саше Маркову за лимфу было пожаловано дворянство и новая фамилия — Оспенный.[190]