Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

По вынесении приговора маркиза полностью признала свою вину. Она, казалось, не боялась смерти, но это свидетельствовало скорее об отчаянии, чем о силе духа. Мадам де Севинье пишет, что, когда маркизу везли на повозке к месту казни, она умоляла исповедника заставить палача встать на помосте так, чтобы она не видела за ним «этого подлеца Дегре, заманившего ее в ловушку». Кроме того, она спросила каких-то женщин, прильнувших к окнам, чтобы понаблюдать за процессией, чего, мол, уставились, и добавила: «Дивное, видать, зрелище!» На эшафоте она смеялась и умерла так же, как и жила, – нераскаянной и бессердечной. Наутро парижане толпами устремились к месту казни, чтобы собирать ее прах и хранить его как реликвию. Они считали ее святой мученицей и верили, что Господь милостиво наделил ее пепел силой исцеления от всех болезней. Известно немало случаев, когда людская глупость канонизировала тех, чьи претензии на святость были крайне сомнительны, но то отвратительное недомыслие, которое толпа проявила в данном эпизоде, является непревзойденным.

Незадолго до ее казни было назначено следствие по делу месье де Панотье, казначея провинции Лангедок и генерального сборщика податей в пользу духовенства, которого дама по фамилии Сен-Лоран обвинила в том, что он отравил ее мужа, предыдущего генерального сборщика, дабы занять его пост. Обстоятельства этого дела так и не были обнародованы, и было оказано сильнейшее давление сверху, чтобы оно не переросло в судебный процесс. Было известно, что этот человек водил дружбу с Сен-Круа и мадам де Бренвилье, и подозревали, что те снабдили его отравой. Маркиза, однако, отказалась сообщать что-либо, что могло подтвердить его преступный умысел. В итоге, после того как Панотье несколько месяцев просидел в Бастилии, расследование было замято.

Одним из сообщников Панотье тогдашние сплетники называли кардинала де Бонзи. С доходов от своих владений кардинал обеспечивал выплату ряда крупных ежегодных рент, однако в тот период, когда отравление вошло во Франции в моду, все получатели ренты один за другим поумирали. Впоследствии кардинал, касаясь этих людей в разговорах, имел обыкновение говорить: «Благодаря моей счастливой звезде я пережил их всех!» Какой-то остряк, увидев однажды, как святой отец едет с Панотье в одной карете, воскликнул, намекая на эту фразу: «Вон едут кардинал де Бонзи и его счастливая звезда!»

Шло время, и мания отравления ширилась. Со второй половины 1676 года по 1682 год тюрьмы Франции кишели теми, кто в нем обвинялся, и весьма примечательно, что с увеличением количества отравлений число других преступлений примерно в той же пропорции уменьшалось. Мы уже знаем, до какой степени означенная мания дошла в Италии. Во Франции, сколь бы это ни казалось невероятным, она достигла еще бóльших масштабов. Злонамеренных соблазняла та дьявольская легкость, с которой можно было совершать такие убийства, пользуясь ядами, не имеющими ни запаха, ни вкуса. И они – из ревности, мстительности, алчности и даже мелкой вражды – их совершали. Те, кто из страха разоблачения не стал бы прибегать к пистолету или кинжалу, или даже к такой дозе того или иного яда, которая убивает мгновенно, безбоязненно пускали в ход медленно действующие яды. И хотя тогдашнее коррумпированное правительство порой смотрело сквозь пальцы на злодейства столь богатых и влиятельных придворных, как Панотье, оно было возмущено степенью распространенности данного преступления среди широких слоев населения. Слово «француз» действительно стало ассоциироваться у европейцев с позорным злодеянием. Чтобы положить этому конец, Людовик XIV учредил так называемую Огненную палату (Chambre Ardente) – чрезвычайный суд, наделенный правом приговаривать к сожжению[598].