Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Позднее был учрежден еще один трибунал под названием Chambre de I'Arsenal, рассматривавший все случаи присвоения общественных или государственных сумм в финансовых департаментах правительства в недавний злополучный период. Один из судей, который занимался взиманием долгов, по имени Фалоне вместе с аббатом Клеманом и двумя другими чиновниками были уличены в растратах в общей сложности более миллиона ливров. Первых двоих приговорили к отсечению головы, а остальных к повешению, но впоследствии заменили им казнь пожизненным заключением в Бастилии. Было вскрыто много других случаев мошенничества, виновных приговорили к штрафам и к тюремному заключению.

Д'Аржансон разделил с Ло и регентом непопулярность, постигшую всех вдохновителей Миссисипского безумия. Он был смещен с поста канцлера (его место занял д'Аrессо), но сохранил за собой титул хранителя печатей, и ему было дозволено присутствовать на заседаниях Генеральных штатов, когда бы он того ни пожелал. Тем не менее он счел за лучшее уехать из Парижа и какое-то время пожить в одиночестве в своем имении. Но д'Аржансон не был создан для уединенной жизни, и у него, все больше впадающего в уныние и пессимизм, обострилась болезнь, от которой уже долгое время страдал, и менее чем через год он умер. Парижане ненавидели его настолько, что свою ненависть донесли даже до его могилы. Когда похоронная процессия подошла к церкви Сен-Николя-дю-Шардонере, на территории которой были похоронены члены его семьи, ей преградила путь негодующая толпа; двое его сыновей, бывшие распорядителями на похоронах, были вынуждены со всех ног спасаться бегством через один из ближайших переулков, дабы избежать расправы.

Что же касается Ло, то он какое-то время тешил себя надеждой, что Франция позовет его обратно, чтобы он помог ей подвести под кредитование более прочную базу. Смерть регента в 1723 г., который скоропостижно скончался, сидя у камина и беседуя со своей любовницей, герцогиней де Фалари, лишила его этой надежды, и ему пришлось вернуться к прежней жизни игрока. Ему не раз приходилось закладывать свой алмаз единственный отголосок некогда огромного богатства, но успешная игра обычно позволяла ему выкупать камень. Спасаясь от преследования своих кредиторов в Риме, он переехал в Копенгаген, где получил разрешение английского министерства юстиции на проживание на родине; прощение за убийство г-на Уилсона было ему даровано в 1719 г. Ло привезли домой на адмиральском корабле (обстоятельство, давшее повод для непродолжительных дебатов в Палате лордов). Граф Конингсби был недоволен тем, что с человеком, отрекшимся и от своей страны, и от своей религии, обращаются столь почтительно, и выразил убежденность, что присутствие последнего в Англии в то время, когда люди настолько сбиты с толку бесчестными происками директоров Компании южных морей, связано с немалым риском. Он предложил выдворить Ло из страны, но событиям было предоставлено идти своим чередом: больше никто из членов палаты ни в малейшей степени не разделял страхи его светлости. Ло прожил в Англии четыре года, а затем перебрался в Венецию, где и умер в 1729 г. в крайней нужде. На это была сочинена следующая эпитафия:

«Ci gît cet Ecossais célébre,

Ce calculateur sans égal,

Qui, par les régles de l'algébre,

A mis la France à l'hôpital.» [38]

Его брат, Уильям Ло, деливший с ним бразды правления как банком, так и Луизианской компанией, был заключен в Бастилию по обвинению в присвоении общественных сумм, но ничего доказать так и не удалось. Через год и три месяца он был освобожден и положил начало роду, все еще известному во Франции под титулом маркизов де Лористон.

В следующей главе рассказывается о безумии, охватившем население Англии в то же самое время и при весьма схожих обстоятельствах, но, благодаря усилиям и здравому смыслу конституционной монархии, имевшем последствия гораздо менее катастрофические, чем французский кризис.

«Мыльный пузырь» Южных морей

At length corruption, like a general flood,

Did deluge all; and avarice creeping on,

Spread, like a low-born mist, and hid the sun.

Statesmen and patriots plied alike the stocks,

Peeress and butler shared alike the box;

And judges jobbed, and bishops bit the town,

And mighty dukes packed cards for half-a-crown:

Britain was sunk in lucre’s sordid charms.

— Pope. [39]